Премудрость взывает к людям, и вспоминаются слова Христа: «стою у двери и стучу» Откр. 3:20). Принятие мудрости, как и всего, исходящего свыше — дело добровольное, никто никого не принуждает, но с мудростью всё-таки лучше. Мудрость лучше золота, и это не просто метафора: гоняющиеся за золотом вместо мудрости рискуют остаться и без золота, и без мудрости.
Слова «страх Господень — ненавидеть зло» раскрывают нам ещё одну сторону этого непростого понятия, несводимого к привычным для нас разновидностям страха. Это значит, помимо прочего, что зла надо не только избегать, ему необходимо активно противодействовать, а для этого необходимо бесстрашие, рождаемое страхом Божиим.
Слова о начальных пылинках вселенной можно понять, как упоминание о мельчайших частицах, и предъявить это место Писания тем, кто пытается доказать «антинаучность» библейской картины мира. Может быть, такое прочтение верно, но ещё важнее не выискивать в Библии подробное описание мироустройства с точки зрения физики, а увидеть на её страницах раскрытие смысла Творения. Если же мир был создан с мудростью, то это значит, что вселенная устроена не бессмысленно и не хаотично.
Мудрость советует обличать мудрого, поскольку для адекватной реакции на критику необходимо умение на неё реагировать. Рассуждая далее логически, можно заключить, что бессмысленно поучать глупого, но этого не говорится, и значит, не следует оставлять попыток вразумить того, кто чего-то не понимает. (Да и кто вправе относиться к другому человеку, как к дураку?). Но бессмысленно поучать кощунника. Из множества видов зла кощунство выделено, поскольку оно не только направлено против Бога, дающего мудрость и благо, но и вызвано не столько «непониманием», сколько страстной одержимостью. Здесь мы можем вспомнить евангельский совет: «не бросайте жемчуга вашего перед свиньями» (Мф.7:6).
И снова перед нами раскрывается смысл понятия «страх Божий»: он — начало мудрости, сама же мудрость неотделима от разума, сущность которого — познание Святого. Важность разума Писанием никогда не отрицалась, так что бессмысленно противопоставлять его вере.
5:14 "Впал... во всякое зло среди собрания и общества" - обличение на открытом собрании и суд по закону Моисееву.
5:15 "Водоем... колодец" - метафоры, относящиеся к законной жене. За осуждением прелюбодеяния (Притч 2:16) следует восхваление супружеской верности и законной жены (стт Притч 5:15-19), Ее дополняют различные изречения, восхваляющие совершенную жену как дар Божий, утешение мужа Притч 18:23; Притч 19:14(ср контрастные изречения Притч 11:22; Притч 19:13; Притч 21:9; Притч 25:24; Притч 27:15; Притч 31:3) и похвала "добродетельной жене", которой заканчивается кн Притч (Притч 31:10-31) и в которой можно видеть символическое описание персонифицированной Премудрости. В первой части книги (Притч 1-9) прелюбодеяние и супружеская верность очевидно означают, как и в учении пророков (Ос 1:2), соответственно - богоотступничество и верность Богу и Его закону, источнику мудрости.
6:16-19 Числовая притча (ср Притч 30:15).
6:31 Прелюбодейная женщина более опасна, чем блудница, которая довольствуется вознаграждением, тогда как первая требует, чтобы для нее пожертвовали всею жизнью.
7:14 ""Мирная жертва у меня" - блудница говорит, заманивая к себе обманом, что принесла мирную жертву, часть которой ели в тот же день за семейным столом (Тов 2:1).
8 В главах 8 и 9 учение кн Притч о Премудрости достигает своей вершины (см Притч 8:22). Та же тема снова появляется в более поздних книгах: Сир 1:1-20; Сир 24; Прем 6-9; ср Иов 28.
8:22-31 В послепленную эпоху в Израиле получило развитие представление о персонифицированной Премудрости (Премудрость, изображенную в Притч 14, можно еще рассматривать как литературный образ). Сначала Премудрость представлена как дар Божий, находящийся как бы вне Бога и человека (у Иов 28 и Вар 3:9-4:4), но в Притч 1:22-23, Притч 3:16-19 и Притч 8-9 она уже предстает как личность. Она сама открывает свое домирное происхождение (Притч 8:22), свидетельствует о своей деятельности при творении мира (стт Притч 8:27, Притч 8:30), о своем отношении к людям, которых она ведет к Богу (стт Притч 8:31, Притч 8:35-36). В кн Сир это учение получает дальнейшее развитие (Сир 4:11-19; Сир 14:20-15:10 и гл. обр. Сир 24:1-29, а Сир 1:1-10 напоминает еще кн Иова). Однако во всех текстах, где Премудрость персонифицируется, как в других местах - Дух или Слово; трудно провести четкую межу между поэтическими образами, выражением древних религиозных представлений и прозрением нового Откровения. - Учение о Премудрости, намеченное в главных чертах в ВЗ, перешло в НЗ, где в свете нового, совершенного Откровения домирная Премудрость, деятельная участница миротворения, отождествилась с Богом-Словом, Вторым Лицом Пресвятой Троицы, Которое изначала "было у Бога" и без Которого "ничто не начало быть, что начало быть (Ин 1:1-3; ср Евр 1:2; Откр 3:14). Христос неоднократно именуется Премудростью и Премудростью Божией (Мф 11:19; Лк 11:49; ср Мф 23:34-36; 1 Кор 1:24-30), Он участвует в создании и сохранении мира (Кол 1:16-17). И как завершением и целью творения и особым предметом участия в радости Премудрости было создание человека, образа и подобия Божия (Быт 1:26-28; Притч 8:30-31), так и целью воплощения Сына Божия является обожение человечества, "спасение погибшего" (Мф 18:11; Лк 19:10), дарование жизни вечной и совершенной радости всякому верующему в Него (Ин 3:16; Ин 17:13). Всем этим объясняется, что Отцы Церкви, начиная со св. Иустина-философа, узнают Христа в ВЗ-ной Премудрости. Притч 8:22-30читается на богослужениях Восточной Церкви - в дни: Обрезания Господня (1 янв.) и Благовещения (25 марта) - и Западной Церкви в дни Богородичных праздников, ибо Матерь Божия приняла участие в воплощении Сына Божия и в искуплении мира, как в ВЗ Премудрость была соучастницей миротворения.
8:24 Бездна водная, на которую опирались- по тогдашним представлениям - небесный свод и круг земли (ср Быт 1; Пс 103; Иов 38).
9:13-18 Безумие в свою очередь олицетворяется и его действие противополагается действию Премудрости (Притч 9:1-6), смысл этих стт ясен: подобно тому, как перед человеком лежат два пути - добра и зла (Притч 4:18-19; Втор 30:15-20; Пс 1; эта тема встречается затем в Дидахе, учении 12 Апостолов, у Псевдо-Варнавы и в Кумранских рукописях), к нему обращены два призыва, он приглашается на две трапезы. Ему принадлежит выбор (ср Рим 12:21; 2 Кор 6:14сл; Тит 1:15).
Кн Притчей — характерный образец письменности мудрых Израиля. В ее состав вошли два сборника: «Притчи Соломона» — Притч 10-22 16 (375 изречений) и Притч 25-29, которые вводятся словами: «И это притчи Соломона, которые собрали мужи Езекии» (128 изречений). К этим двум основным частям добавлены приложения: к первой — «Слова мудрых» (Притч 22:17-24:22) и «Сказано также мудрыми» (Притч 24:23-24), ко второй — «Слова Агура» (Притч 30:1-14), за которыми следуют числовые притчи (Притч 30:15-33) и «Слово Лемуила» (Притч 31:1-9), в котором отец дает своему сыну заповеди мудрости, а в гл 8 держит речь сама персонифицированная Премудрость. Книга заканчивается т. наз. алфавитной поэмой, (в ней каждый стих начинается буквой евр. алфавита, данного в последовательном порядке), прославляющей добродетельную жену (Притч 31:10-31).
Порядок чередования указанных частей довольно случаен: в евр. и греч. Библии он не всегда совпадает и в самих сборниках изречения следуют одно за другим без всякого плана. Книга представляет собою как бы «сборник сборников», обрамленный прологом и эпилогом. Она отражает процесс богословского развития, происшедший в письменности мудрых Израиля. Два основных сборника представляют собой машапы, или «мудрые речения», в их первоначальной форме и содержат только краткие афоризмы — обычно двустишие. В приложениях формулы становятся более развернутыми: т. наз. числовые притчи (Притч 30:15-33 ср Притч 6:16-19) вносят элемент загадочности, обостряющий интерес читателя. Этот прием применялся уже в древности (ср Ам 1). Пролог (Притч 1-9) — ряд наставлений, в который включены две речи самой персонифицированной Премудрости, и эпилог (Притч 31:10-31) отличаются сложностью композиции.
Различия в форме отдельных частей книги позволяют заключить, что они создавались в разные эпохи. Наиболее древние части — два вышеуказанных сборника (Притч 10-22 и Притч 25-29). Они приписываются Соломону, который, как утверждает 3 Цар 4:32, «изрек три тысячи притчей» и считался «мудрее всех людей» (3 Цар 4:31). Тон их, однако, так анонимен, что нельзя с достоверностью приписать царю какое-либо определенное изречение, хотя и нет оснований сомневаться в том, что они восходят к его эпохе. Изречения второго сборника — также древнего происхождения: они существовали уже задолго до 700 г, когда «мужи Езекии» собрали их. Соответственно заглавию этих двух сборников вся книга стала называться «Притчи Соломона», но в вводных стихах малых частей прямо указывается, что речь идет об изречениях других мудрецов (Притч 22:7-24:34), Агура и Лемуила (Притч 30:1-31:8). Даже если имена этих двух аравийских мудрецов легендарны, их наличие в кн Притчей интересно как свидетельство об уважении к чужеземной мудрости. О том же свидетельствует, очевидно, и отрывок Притч 22:17-23:11; по всей вероятности, его автор находился под влиянием египетского сборника «Поучения мудрости Аменемопе», составленного в начале первого тысячелетия до Р. Х.
Изречения в Притч 1-9 имеют явное сходство с «Наставлениями», характерными произведениями египетской мудрости, и с «Советами сыну», недавно найденными в аккадском тексте в Угорите. Даже персонификация Премудрости как бы намечается в образе египетской богини Маат, олицетворяющей Правду. Несмотря на подражательный характер этого литературного приема, самобытность израильского мыслителя, исповедующего ягвизм, вполне очевидна.
Можно с уверенностью датировать основную часть книги допленной эпохой (Притч 10-29). Дату написания глав Притч 30-31 трудно установить. Пролог же (Притч 1-9) безусловно более позднего происхождения: судя по его содержанию и литературной форме, напоминающей послепленные писания, его можно датировать 5 в. до Р.Х., когда кн Притчей, очевидно, приняла свой окончательный вид.
Так как в этой книге зафиксированы мысли мудрецов, живших в разное время, мы можем проследить по ней эволюцию темы о Премудрости. В двух древних сборниках притчи чисто религиозного характера, согласно подсчетам экзегетов, занимают не больше седьмой части текста, в остальных же притчах преобладает мирская бытовая мудрость. Наставления на религиозные темы являются здесь нравственными нормами практического поведения. Моральная направленность Притчей в некоторых отношениях отличается от морали древней эпохи. Эволюция заметна, в частности, в сфере отношения к женщине: блудодейство и связь с чужой женой резко порицаются, а в эпилоге женщина рассматривается как друг и хозяйка дома, заслуживающая всякого уважения. Более того, Премудрость Божия, пребывавшая искони и помогавшая Богу творить мир (Притч 8:22-31), персонифицируется в женском образе.
Учение кн Притч завершается в учении Христа, Премудрости Божией, но некоторые изречения мудрых уже предвозвещают возвышенную евангельскую мораль. Мудрые учат, что подлинная религиозность развивается лишь на основе нравственного поведения. Частое упоминание этой книги в НЗ поощряет христиан знакомиться с мыслями древних мудрецов Израиля.
«Книгами Премудрости» или «мудрых» называют пять книг: Иова, Притчей, Екклесиаста, Иисуса сына Сирахова и Премудрости Соломоновой. К ним присоединили Псалтирь и Песнь Песней, в которых мы находим ту же направленность мысли, выраженной в поэтической форме. Произведения такого рода были распространены на всем древнем Востоке. В Египте на протяжении его вековой истории появилось немало книг мудрости. В Месопотамии, начиная с шумерийской эпохи, составлялись притчи, басни, поэмы о страдании, в какой-то мере напоминающие нам кн. Иова. Эта месопотамская мудрость проникла в Ханаан: в Рас-Шамре были найдены тексты о мудрости на аккадском языке. «Премудрость Ахиахара», появившаяся в Ассирии и распространившаяся в кругах, говоривших по-арамейски, была затем переведена на несколько древних языков. Этот род мудрости по существу международен и не является собственно религиозным. В центре внимания мудрых стоит жизненный путь человека, но их метод — не философская рефлексия, как у греков, а собирание плодов жизненного опыта. Они преподают искусство жить и находиться на интеллектуальном уровне своей среды и эпохи; учат человека сообразовываться с порядком мироздания и указывают, как достигать счастья и успеха. Однако их советы не всегда приводят к желанным результатам, и этот опыт служит исходной точкой пессимизма, которым проникнут ряд произведений мудрости как в Египте, так и в Месопотамии.
Такая мудрость процветала и у израильтян. Характерно, что израильские мудрецы признавали свою связь с мудростью «сынов Востока и Египта» и лучшей похвалой премудрости Соломона считали утверждение о ее превосходстве над мудростью языческой (3 Цар 4:29). Широкой известностью пользовались аравийские и едомские мудрецы (Иер 49:7; Вар 3:22-23; Авд 1:8). Иов и его три друга-мудреца жили в Едоме. Автор кн. Товита знал Премудрость Ахиахара, а Притч 22:17-23:11 напоминают египетские изречения Аменемопе. Некоторые псалмы приписаны Еману и Ефану, которые, согласно 3 Цар 4:31, были ханаанскими мудрецами. Притчи содержат Слова Агура (Притч 30:1-14) и Слова Лемуила (Притч 31:1-9), которые оба происходили из племени Масса, жившего в северной Аравии (Быт 25:14).
Поэтому не удивительно, что первые израильские произведения мудрости во многом родственны произведениям соседних народов. Наиболее древние части кн. Притч содержат одни только предписания человеческой мудрости. Самые важные богословские темы Ветхого Завета: Закон, Союз-Завет, Избрание, Спасение — в этих книгах почти не затрагиваются. Исключение составляют кн. Иисуса сына Сирахова и Премудрости Соломоновой, написанные значительно позже. Израильские мудрецы как будто бы не интересуются историей и будущим своего народа. Подобно своим восточным собратьям, они больше заняты личной судьбой человека, но рассматривают ее в более высоком плане — в освещении религии Ягве. Таким образом, несмотря на общность происхождения, между мудростью языческой и израильской имеется существенное различие, усиливающееся по мере того, как постепенно раскрывается Откровение.
Противопоставление мудрости и безумия становится противопоставлением правды и неправды, благочестия и нечестия. Истинная премудрость — это страх Божий, а страх Божий — синоним благочестия. Если восточную мудрость можно определить как своего рода гуманизм, то премудрость израильскую можно назвать гуманизмом религиозным.
Однако эта религиозная ценность премудрости выявилась не сразу. Содержание евр. термина «хохма» весьма сложно. Он может обозначать ловкость движений или профессиональную сноровку, политическое чутье, проницательность, а также и хитрость, умение, искусство магии. Такая человеческая мудрость может служить как добру, так и злу, и эта двузначность в какой-то мере объясняет отрицательные суждения некоторых пророков о мудрецах (Ис 5:21; Ис 29:14; Иер 8:9). Этим объясняется также, что в евр. письменности тема Премудрости Божией (евр. «хохмот» — множ. число, употребляемое в значении превосходной степени) появляется довольно поздно, хотя происхождение мудрости от Бога никогда не отрицалось, и уже в Угорите мудрость считалась свойством великого бога Эла. Только после Плена стали утверждать, что Бог мудр Премудростью надмирной, действие которой человек видит в творении, но которая в своей сущности недосягаема и «неисследима» (Иов 28; Иов 38-39; Сир 1:1-10; Сир 16:24 сл; Сир 39:12 сл; Сир 42:15-43:33 и т.д.). В большом прологе кн. Притч (Притч 1-9) Премудрость Божия говорит как некое лицо, она присуща Богу от вечности и действует с Ним в творении (гл. обр. Притч 8:22-31). В Сир 24 Премудрость сама свидетельствует, что она вышла из уст Всевышнего, обитает на небесах и послана Израилю от Бога. В Прем 7:22-8:1 она определена как излияние славы Всемогущего, образ Его совершенства. Так Премудрость, являясь свойством Божиим, отделяется от Него и представляется как Личность. Для ветхозаветного человека эти выражения являются, по-видимому, яркими поэтическими сравнениями, но в них уже заложена тайна, подготавливающая откровение Св. Троицы. Подобно Логосу в евангелии от Иоанна, эта Премудрость одновременно и в Боге и вне Бога, и во всех этих текстах обосновывается наименование «Премудрость Божия», которое ап. Павел дает Христу (1 Кор 1:24).
Вопрос об участи человека тесно связан у мудрецов с проблемой воздаяния. В древних частях Притч (Притч 3:33-35; Притч 9:6, Притч 9:18) Премудрость, т.е. праведность, непременно ведет к благополучию, а безумие, т.е. нечестие, приводит к разорению, ибо Богу свойственно награждать добрых и наказывать злых. Однако жизненный опыт зачастую как будто противоречит такому взгляду. Как объяснить бедствия, постигающие праведников? Этой проблеме посвящена кн. Иова. Те же вопросы, хотя и в несколько другом аспекте, тревожат Екклесиаста. Сын Сирахов в основном придерживается традиционных взглядов и хвалит счастье мудрого (Сир 14:21-15:10), но его преследует мысль о смерти. Он знает, что все зависит от этого последнего часа: «Легко для Господа в день смерти воздать человеку по делам его» (Сир 11:26, ср Сир 1:13; Сир 7:36; Сир 28:6; Сир 41:12). Он смутно предчувствует откровение о конечной участи человека. Вскоре после него пророк Даниил (Дан 12:2) уже ясно выражает веру в загробное воздаяние, связанное с верой в воскресение мертвых, так как евр. мысль не представляет себе жизни духа, отделенного от плоти. Параллельное и вместе с тем более разработанное учение появляется в александрийском иудаизме. Учение Платона о бессмертии души помогло евр. мысли осознать, что «Бог создал человека для нетления» (Прем 2:23) и после смерти праведники вкусят вечное блаженство у Бога, а нечестивые получат заслуженное наказание (Прем 3:1-12).
Исходной формой письменности мудрых можно считать машал (в русском переводе — притча). Таково во множественном числе заглавие книги, которую мы называем кн. Притчей. Машал — это краткое, выразительное изречение, близкое к народной мудрости, сохранившейся в пословицах. Древние сборники притчей содержат лишь подобные краткие изречения, но со временем машал развивается, достигая размеров небольшой притчи или аллегорического повествования. Это развитие, ясно выраженное в дополнительных разделах и особенно в прологе кн. Притчей (Притч 1-9), ускоряется в последующих книгах мудрых: кн. Иова и Премудрости Соломоновой представляют собой крупные литературные произведения.
Первоначальное происхождение мудрости следует искать в жизни семьи или рода. Наблюдения над природой или людьми, накоплявшиеся из поколения в поколение, выражались в изречениях, в народных поговорках, в пословицах, имевших моральный характер и служивших правилами поведения. Аналогично происхождение первых формулировок обычного права, которые иногда близки не только по содержанию, но и по форме изречениям мудрости. Эта традиция народной мудрости продолжала существовать параллельно с возникновением письменных сборников мудрости. Ей обязаны своим происхождением, напр., притчи в 1 Цар 24:14; 3 Цар 20:11, басни в Суд 9:8-15, басня в 4 Цар 14:9. Даже пророки черпали из этого наследия (напр. Ис 28:24-28; Иер 17:5-11).
Краткие изречения, запечатлевающиеся в памяти, предназначаются для устной передачи. Отец или мать учит им своего сына дома (Притч Притч 1:8; Притч 4:1; Притч 31:1; Сир 3:1), а затем мудрые продолжают преподавать их в своих школах (Сир 41:23; Сир 41:26; ср Притч 7:1 сл; Притч 9:1 сл). С течением времени мудрость становится привилегией образованного класса: мудрые и книжники фигурируют рядом в Иер 8:8-9. Сын Сирахов Сир 38:24-39:11 восхваляет профессию книжника, дающую ему возможность приобретать мудрость в противоположность ручным ремеслам. Из книжников выходили царские чиновники, и учение мудрости культивировалось сначала при дворе. То же самое происходило и в других центрах восточной мудрости, в Египте и в Месопотамии. Один из сборников притчей Соломона был составлен «мужами Езекии, царя Иудейского», Притч 25:1. Эти мудрецы не только собирали древние изречения, но и сами писали. Два произведения, составленные, по всей вероятности, при дворе Соломона — история Иосифа и история преемства престола Давидова — можно тоже рассматривать как писания мудрых.
Таким образом, круги мудрых значительно отличаются от той среды, в которой появились священнические и пророческие писания. Иер 18:18 перечисляет три различных класса — священников, мудрых и пророков. Мудрые не особенно интересуются культом, их как будто не волнуют несчастья их народа и не захватывает поддерживающая его великая надежда. Однако в эпоху Плена эти три течения сливаются. В прологе Притчей слышится тон пророческой проповеди, в кн. Сир (Сир 44-49) и Прем (Прем 10-19) содержится много размышлений над Священной историей; сын Сирахов почитает священство, ревнует о культе и даже отождествляет Премудрость и Закон (Сир 24:23-34): перед нами уже союз книжника (или мудрого) с законоучителем, который можно видеть и в евр. среде евангельских времен.
Так завершается долгий путь, начало которому в ВЗ положил Соломон. Все учение мудрых, постепенно преподававшееся избранному народу, подготавливало умы к восприятию нового откровения — откровения Воплощенной Премудрости, которая «больше Соломона» (Мф 12:42).
5:1-6 Переходя теперь к новой группе увещаний — главным образом к убеждению избегать распутства и влияния распутных женщин, Премудрый здесь (ст. 1-2), как и ниже (6:20; 7:1), где снова и снова возвращается к этому же предмету, с особенною напряженностью отеческой любви и доброжелательства требует от слушателей особенного внимания к своим наставлениям и особенной тщательности в хранении дорогих и священных заветов, которые должны быть основою благоденствия слушателей. Стоящие в скобках слова «не внимай льстивой жене» (ст. 2, по славянскому тексту — начало ст. 3) имеются только у LXX-ти и в Вульгате (в некоторых кодд. LXX отсутствуют) и, по-видимому, являются позднейшею глоссою, поставленной в начале главы в качестве как бы указания темы речи гл. 5-й. В ст. 3-6 Премудрый делает пока лишь косвенное предостережение своих слушателей от пагубного влияния «чужой жены» (ст. 39, т. е. блудницы (2:16), изображая с одной стороны внешнюю привлекательность и обольстительность ее, с другой же — конечную бесславную гибель ее. Внешняя привлекательность этой женщины, увлекательность ее речи выражается сравнением ее речей (как и невесты в книге Песнь Песней Песн 4:11; 5:16) с каплями лучшего сотового меда (3a) и с елеем (3b, ср. Пс 54:22), но последствия увлечения ее ласками крайне пагубны: увлекшийся ими будет испытывать такое же горькое и мучительное чувство, какое испытывает вкусивший горькой полыни (евр. лаана, Вульгата: abstinthium, — так назыв. в ботанике artemisia abstintium — обычный в Ветхом Завете образ горечи — Втор 29:18; Иер 9:15; Ам 5:17; 6:12; Иер 9:14) у LXX, в слав. не точно: χολή, желчь) или получивший глубокую и широкую рану от обоюдоострого меча (ст. 4). Тем естественнее и понятнее неизбежная конечная гибель самой жены распутной: удел ее — смерть (ст. 5), сначала духовная, поскольку духовное начало в ней окончательно подавляется плотским, а затем ранняя и бесславная смерть телесная с последующими мучениями в шеоле — аде. Однако при свойственном такой жене коварстве увлекающемуся юноше нелегко бывает открыть истинное свойство и надлежащую цену ее поступков (ст. 6), так как она всегда умеет придать благовидную форму.
5:7-14 Имея в виду свойственные юноше — способность увлечения и легкую возбудимость его чувственности со стороны всяких чувственных соблазнов, Премудрый советует своему слушателю ученику всячески избегать сколько-нибудь близкой встречи с распутною женою (ст. 8), так как всякий вид прелюбодеяния неизбежно ведет для виновника его — Премудрый говорит только о мужчине, виновнике прелюбодеяния, а не о женщине, поскольку вообще обращает свои наставления главным образом даже почти исключительно только к мужской половине израильского общества, двоякого рода тяжелым последствиям: 1) к материальным потерям — частью из-за особенной требовательности самой жены распутной, частью вследствие вынужденной рабской службы в доме мужа обольстившей данного юношу женщины: удовлетворить гневу и жажде мщения оскорбленного мужа (ср. Притч 6:34) юноша мог рабской службой в его доме (ст. 9-10)1, так что юноше пришлось бы работать на чужой дом (ст. 10); 2) к форменному общественному суду (ст. 14), результатом которого могла быть даже смертная казнь для виновников (ст. 14, сн. Лев 20:10; Втор 20:11, 22 гл.; Иез 16:40). Тогда на долю несчастного юноши остается лишь позднее и бесплодное, и потому особенно мучительное раскаяние. Для человека, придававшегося разгулу и разврату, «наступит время, когда уже нельзя будет продолжать разгульную жизнь, когда истощенное распутством тело износится от времени и от болезней, сопровождающих разврат, и жар плотской похоти потухнет» (еп. Виссарион, с. 62). Тогда начнется пора самообличения грешника (ст. 11-12).
5:15-20 В противовес искажениям семейного и полового инстинкта, Премудрый убеждает ученика своего довольствоваться благами супружеского союза с единою законною женою, причем сравнивает ее с собственным домашним водоемом и родниковыми источниками. Для каждого домовладельца, особенно в бедных водою восточных странах, служит предметом особенного удовольствия иметь для своего житейского обихода собственный колодезь или цистерну и не обращаться за водою к соседям. С подобным удовольствием Премудрый сравнивает (ст. 15-16) обладание одною, законною женою, без нарушения чистоты супружества, своего или чужого. По связи речи с предыдущим (ст. 3 и сл., ст. 8 и далее), сравнение это имеет прежде всего такой же смысл, как изречение апостола: «лучше бо есть жениться, нежели разжизатися» (1 Кор 7:9). Но это же сравнение (ст. 16-17) имеет и другую сторону: оно обозначает многочисленное потомство от законного, целомудренного супружества, поскольку и в других библейских местах (Чис 24:7; Ис 48:1; 51:1-2) дети изображаются под образом вод, текущих из источника, т. е. от родителей. LXX, по-видимому, понимали и ст. 16 только в первом смысле — о пользовании удовольствиями супружества с одною женою, и потому прибавили в начале ст. 16 отрицание μὴ ὑπερεκχείσθω. Но многие греч. кодексы (29,109,147,157,161,248,252,253,254,260,295,297 у Гольмеса, также Александрийский, Альдинской, Комплютенской) не имеют отрицания, нет его и в Вульгате и славянском. Поэтому, кажется, следует предпочесть чтение евр. масоретского, хотя понимание ст. 16, даваемое у LXX-ти, согласуется с общим контекстом рассматриваемого места (ср. 7:12). В ст. 18 повторяется наставление ст. 15, но с прибавлением совета: «утешайся женою юности твоей»; образ выражения прямо напоминает место из законодательства Втор 24:5 о новобрачных. Законная жена при этом выразительно сравнивается (ст. 19) с ланью или серною: обычный в восточной поэзии образ грациозности и миловидности женщины (ср. Песн 2:9,17; 8:14). Напоминая мужу о долге супружеской верности, Премудрый выражает желание, чтобы нежные отношения между мужем и женою, установившиеся на первых порах их совместной жизни, не ослабевали с течением времени, чтобы взаимная привязанность супругов длилась всю жизнь, и для супруга не было надобности искать супружеских удовольствий на стороне (ст. 19-20).
5:21-23 В качестве высшего и последнего мотива к избежанию всякого вида нецеломудренности указывается на всеведение Божие и на всеобъемлемость мироправящего промысла Божия (ср. Иов 24:23; 34:21; 31:4), от которого тщетно бы думал укрыться предающийся распутству: по суду Божию, распутство, как всякое преступление вообще, влечет за собою частью естественные, частью нарочито посылаемые Богом гибельные последствия (ср. 1:31-32; 11:5; 18:7; Пс 7:16 и мн. др.).
6:1-5 Частые наставления книги Притчей о вреде поручительства 6:1; 11:15; 17:18; 20:16; 22:26) объясняются тем, что, по воззрениям обычного (в законе Моисеевом не записанного) древнееврейского права, поручившийся за несостоятельного должника трактовался юридически заменявшим последнего и, при обычном жестокосердии кредиторов, нередко платился за своего клиента не только собственным имуществом (Сир 8:16; 29:18-25), но и личною свободою (4 Цар 4:1; Мф 18:25. См. Эвальд. Die Alterthьmer des Volkes Israel. 3 А (1866), s. 246). Но в данном случае Премудрый со всею настоятельностью предупреждает ученика своего собственно от необдуманного, поспешного и безрассудного принятия поручительских обязательств, что без сомнения было не редкостью у юношей того времени (охота принимать на себя поручительство за другого могла у юношей обращаться в особую страсть и превращаться в азарт, наподобие дуэли у европейских народов). Самое поручительство совершалось через рукобитие: поручитель давал руку заимодавцу и кредитору (ср. Притч 11:15; Иов 17:3).
Указав, ученику своему великую опасность поручительства (ст. 1-2), Премудрый далее (ст. 3-5) советует, ему всеми мерами освободиться от возможных неприятных последствий своего, необдуманно принятого, обязательства. В качестве такой меры рекомендуется (ст. 3) усиленно, даже униженно умолять должника немедленно возвратить долг заимодавцу; а затем — советуется с неослабною бдительностью — не давая «сна глазам и веждам дремания» (ст. 4 — по-видимому древнееврейская пословица, ср. Пс 131:4), во что бы то ни стало, хотя бы с затратою величайших усилий, освободиться как иногда освобождается серна или птица из ловушки (ст. 5, сн. Пс 123:7), из своего тягостного положения, созданного неблагоразумным поручительством. Вся речь о поручительстве имеет характер чисто житейской мудрости, указывая в качестве главного мотива деятельности — чувство самосохранения.
6:6-11 То же чувство самосохранения, по мысли Премудрого, должно побуждать человека к трудолюбию и отвлекать от лености, причем в 6-8 в пример трудолюбия указывается муравей (по LXX ст. 8 — еще и пчела), а в ст. 9-11 приводятся гибельные последствия для человека от лености его. Муравей, трудящийся во всякое время по собственному, инстинктивному побуждению — без внешнего принуждения (ст. 7) и мудро собирающий себе запасы летом для зимы (ст. 8), является весьма пригодным и внушительным символом и уроком трудолюбия; в качестве такого символа или образца муравей весьма нередко встречается в поэзии арабской и персидской, а также в классической письменности (у Аристотеля, Вергилия, Горация, см. Цоклер. Die Sprьche Salomionis, s. 69, LXX (также славянский и русский синодальный) в ст. 8, кроме муравья, приводят в качестве образца трудолюбия и искусства еще пчелу (в Комплютенском изд. греч. текста речь о пчеле опущена): мед пчелы, собираемый ею с величайшим искусством, употребляют во здравие не одни простолюдины, но и цари, и у всех пчела в почете. Хотя о пчеловодстве, как промысле в Ветхом Завете не упоминается (только уже у Филона и в Мишне), под именем меда (евр. дебаш) (например, в выражении: земля текущая молоком и медом) имеется в виду главных образом фруктовый мед (и теперь еще называемый в Сирии дибс), но и о пчелином меде библейские евреи несомненно знали (см. Втор 1:44; Суд 14:8; Пс 117:12; Ис 7:18), и потому LXX могли в имевшемся у них еврейском подлиннике читать это другое сравнение или олицетворение трудолюбия1. От сравнения Премудрый переходит (ст. 9 и сл.) к прямому обличению ленивца, беспечно почивающего непробудным сном. На приглашение проснуться (ст. 9, сн. Еккл 4:5; сн. Еф 5:14), ленивец отвечает просьбою дать ему еще несколько поспать или подремать (ст. 10, сн. 24:33). Но Премудрый угрожает ему неизбежными последствиями беспечности и лености: нищетою, бедностью которая приходит быстро, нежданно, «как прохожий, как вооруженный разбойник» (LXX: ὥσπερ κακὸς ὁδοιπόρος ἡ πενία καὶ ἡ ἔνδεια ὥσπερ ἀγαθὸς δρομεύς, Вульгата: quasi viator, quasi vir armatus), см. 11. В конце ст. 11, LXX. Вульгата (славянский, русский) имеют прибавку, выражающую обратную мысль той, какая высказана в первой половине стиха (в Комплютенской Библии прибавка отсутствует): прибавка имеет вид распространительной глоссы. В 24:33-34 повторяются стихи 10-11 рассматриваемой главы, но данной прибавки там не имеется.
6:12-19 В стихах 12-15 Премудрый предостерегает ученика своего от всех видов и проявлений лукавства и коварства, а в ст. 16-19 эти пороки и некоторые другие представляются особенно богопротивными. Уже и ранее (4:24-25) предостерегал от лукавства и призывал к прямому и открытому образу действий. Здесь он делает то же, но при этом подробно обрисовывает хитрую мимику — глаз, ног, пальцев — коварного и лукавого человека (ст. 13), всегда замышляющего в сердце зло на ближнего и на общество (ст. 14, сн. 2:12,14; 3:29): но конечная, неисцельная гибель злодея неизбежна (ст. 15, сн. 1:27; 3:25; 24:22).
Затем, для возбуждения в ученике большего отвращения к порокам злобы, лукавства, коварства, Премудрый называет, ст. 17-19, 7 (собственно 6) пороков, составляющих проявления общей порочности и испорченности сердца человеческого. У LXX (и в слав.) мысль о шести пороках в ст. 15 отсутствует. И в других местах кн. Притчей обличаются: гордые глаза (30:13), руки, проливающие кровь (1:11) и подобное, но здесь обличения эти сгруппированы полнее и выражены в особенной, свойственной языку притчей, форме числового параллелизма.
6:20-35 Предполагая теперь возобновить нить рассуждений и наставлений о целомудрии и о вреде распутства, Премудрый здесь (ст. 20), как и в начале книги (1:8) делает нарочитое увещание к ученику — помнить заповеди и наставления родителей, которые, по закону Моисееву (Втор 6:7) не только сами должны были хранить и исполнять заповеди Божии, но и детям возвещать о них. Такое общее вступление пред увещаниями к целомудрию совершенно аналогично подобным же введениям в 5:1-2 и 7:1-5 к рассуждению о том же предмете. Ввиду особенной важности заветов о целомудрии, Премудрый настоятельно советует ученику своему — всегда неотложно иметь в мысли, как бы на сердце и шее (ст. 21, ср. 3:3; 7:3) родительские заветы, которые и должны охранять юношу от соблазнов во всех положениях и отношениях житейских (ст. 22, сн. 23-24), ибо таково свойство, переданных родителями, заповедей Закона Божия, всегда служащего истинным светом и руководящим началом жизни человека (ст. 23, сн. Пс 123:105), а потому, в частности, заповеди эти всегда сильны удержать неопытного юношу от преступного сближения с злой, т. е. прелюбодейной женою (ст. 24, сн. 2:16; 7:5). Теперь, в ст. 25-35, с целью более решительного предохранения юноши от соблазнов прелюбодеяния, Премудрый изображает внутреннюю — психологическую и внешнюю — фактическою сторону прелюбодеяния, с указанием гибельных последствий последнего. Прежде всею Премудрый предостерегает (ст. 25) от самого начала или корня греха прелюбодеяния: нужно остерегаться возникновения похоти или страстного влечения в сердце к блудной и вообще посторонней женщине под впечатлением красоты или кажущейся привлекательности ее наружности. В этом указании Премудрого на необходимость охранять первее всего сердце свое от похотения нельзя не видеть дальнейшего раскрытия заповеди десятословия «не пожелай жены» (Исх 20:17; Втор 5:21) и подготовления евангельского возвышенного понимания этой исповеди (Мф 5:28). Упомянув далее (ст. 26) о том, что блудница, существо презренное и ничтожное, однако может погубить человека почтенного, который, впадая в распутство, теряет не только имущество (ср. Притч 29:3; Сир 9:6), но и честь и доброе имя, Премудрый далее (ст. 27-29) выражает ту мысль, что всякое соприкосновение с женою ближнего, совершаемое с нечистою целью, никоим образом не может оставаться невинным: подобно тому как невозможно сохранить в целости одежду, если взять в пазуху огонь, равным образом нельзя уберечь от обжога ноги, если пройти по горящим угольям (оба вопроса в ст. 27 и 28 предполагают безусловно отрицательный ответ, как и у Ам 3:4-6), так немыслимо сохранить мужчине невинность, незапятнанное имя и безответственность по суду — при неосмотрительно и непозволительно близком общении с неверною женою другого.
6:30-32 В ст. 30-32 предлагается другой бытовой пример, из которого выводится та же мысль о неизбежной ответственности человека, подпавшего греху жены любодейной: если вору не прощают его поступка, даже и при наличности смягчающих обстоятельств (голод), — напротив взыскивают всемеро (по закону Моисееву Исх 22:1-2, собственно впятеро или вчетверо; «всемеро» здесь, ст. 31, как и в Быт 4:15 — круглое число вместо неопределенного множества, ибо во второй половине стиха штраф определяется еще шире), т. е. даже все имение его дома, то тем более не заслуживает пощады участник прелюбодеяния, к которому ничто его не вынуждало.
6:33-35 Бесчестие, срам, побои от оскорбленного им мужа будут его уделом; позор останется незагладим тем более, что обесчещенный им муж неверной жены не захочет взять от него и денежного штрафа или выкупа. Но высшим и чувствительнейшим наказанием прелюбодея, по воззрениям Соломона, как и Сираха, является презрение со стороны общественного мнения, несмываемый позор пред обществом.
7:1-5 Общее введение к последующему увещанию против увлечений соблазнами распутной жены имеет и в содержании и в форме много общего с прежними подобными же вводными замечаниями Премудрого (1:8; 2:1; 6:20; частнее ср. ст. 2 и 4:4; ст. 3 и 3:3). В тексте LXX, слав. в начале ст. 2 есть добавление: υἱέ τίμα τὸν κύριον καὶ ἰσχύσεις πλὴν δὲ αὐτου̃ μὴ φοβου̃ ἄλλον, сыне, чти Господа и укрепишися, кроме же Его не бойся иного. Хотя эти слова и не встречаются в других переводах, и, на первый взгляд, как бы несколько прерывают течение речи, однако, ввиду аналогичных мест книги Притчей (1:7; 3:7), возможно что эти слова были и в еврейском оригинале, бывшем у LXX.
7:4-5 Наставление в ст. 4 — назвать мудрость сестрою, а разум — родным (свойственником) характерно как вообще для семитического образа представления отношений между лицами и предметами (например, Иов 17:14; 30:29); но и особенно для ветхозаветно-библейского учения о премудрости (сн. Прем 8:2; Сир 15:2): мудрость должна стать возлюбленным другом искателя ее, предметом его любви и вожделения. Цель мудрости, — без сомнения, благоустроение всей жизни человека, но здесь (ст. 5) указывается лишь одна из целей и одно из проявлений мудрости: мудрость дает возможность ревнителю ее устоять против обольщений прелюбодейной жены.
7:6-9 Совершенно противоположен правилам мудрости образ действий юноши безумного: он вовсе не держится предписываемых мудростью правил — удалять путь свой от жены прелюбодейной и не приближаться к двери дома ее (5:8), или — изгонять из сердца всякое похотливое увлечение красивою внешностью блудницы (6:5); напротив, он намеренно направляется к дому ее (7:8), видимо исполненный похоти к ней и преступных намерений, удовлетворению которых содействует случай предвиденной, быть может, встречи (ст. 9, по-видимому, указывает на то, что юноша усиленно искал приключений) с женою блудницею, обольстительные приемы которой сейчас изображаются, ст. 10-20.
7:10-20 Если в гл. 5 беспорядочной прелюбодейной любви противопоставлялись блага любви к единой законной жене: если в гл. 6 ст. 20-35 преподавались увещания о подавлении главным образом внутренних нечистых сердечных движений, как корня и начала греха нецеломудрия, то здесь, ст. 10-20, дается подробное, конкретное изображение отвне приходящих соблазнов к нарушению седьмой заповеди десятословия, особенно же подробно изображается сама виновница мужских падений — прелюбодейная жена. Чрезвычайно конкретный образ ее смущал и еврейских и христианских толкователей книги Притчей, из которых первые даже склонялись, ввиду этого, к исключению книги Притчей из канона, а некоторые древние христианские толкователи пытались объяснять образ блудницы Притч 7 в аллегорическом смысле — безумия, нечестия, в противоположность изображаемой в гл. 8-9 Премудрости Божией. Но хотя и нельзя отрицать возможности этого аллегорического понимания, однако и непосредственное буквальное понимание рассматриваемого отдела вполне согласимо с боговдохновенностью книги Притчей, ибо цель картины, ст. 10-20 гл. 7 — поучительная: Премудрый путем этого конкретного образа желает возбудить в ученике своем отвращение к соблазнам прелюбодеяния и внушить стойкость в целомудрии.
Прелюбодейная жена является на улице в одежде блудницы, с покрывалом (LXX: εἰ̃δος ἔχουσα πορνικόν, Вульгата: ornatu meretricio, ст. 10), чтобы не приняли за замужнюю женщину (ср. Быт 38:14 и сл.; толк. Быт 38:15). Бесстыдство, коварство, лукавство обнаруживаются во всех действиях и жестах жены (ст. 11-13); особенно же в словах ее. Желая придать приглашению своему невинный вид, она поводом к приглашению выставляет (ст. 14) религиозное торжество — принесение у нее мирной жертвы, всегда соединявшейся с пиршеством (Лев 7:11 и сл.). Затем, завлекая юношу в свои сети, говорит (ст. 15-18) о роскошной обстановке предстоящего пиршества и плотских удовольствий, а последнее возможное колебание юноши побеждает упоминанием о долговременной отлучке своего мужа из дома (ст. 19-20).
7:21-23 Хитрые речи блудницы, хорошо рассчитанные на податливость чувственной природы человека, особенно юноши, увенчиваются успехом: после некоторых колебаний юноша безвольно отдается в руки губительницы и предается животным наслаждениям, губящим и тело и душу.
7:24-27 Тем убедительнее являются заключительные увещания избегать соблазна всякого вообще вида прелюбодеяния, конечные результаты которого всегда одни и те же: временная и вечная гибель.
8:1-3 Еще прежде, в начале книги гл. 1, ст. 20-21 и сл., Премудрый вводил в речь свою проповедь Премудрости от собственного ее лица, а в 3:19-20 упомянул об участии Премудрости в творении мира и промышлении. Теперь он делает то же значительно подробнее: почти целых две главы, 8-9 гл., посвящены раскрытию учения самой Премудрости о себе самой, о достоинстве — Божеском или божественной природе Премудрости, о миротворческой, миропромыслительной и мироспасающей деятельности, о высочайших свойствах и богатейших дарах ее, о значении для человечества и т. д. Священный писатель как бы намеренно в предыдущих главах (гл. 4-7) сгруппировал и исчерпал все возможные виды и случай соблазнов на пути благочестивой и мудрой жизни, чтобы здесь, в гл. 8-9, цельнее изобразить положительным образом истинную мудрость по учению самой же Ипостасной Премудрости. При этом естественно отсутствует всякое упоминание о том, что это учение дошло до Премудрого по преданию от предков (как в 4:3-4 и далее). Даваемая чтением ст. 1 LXX и слав. форма обращения к слушателю: σὺ τὴν σοφίαν κηρύξεις ἵνα φρόνησίς σοι ὑπακούση̨, сыне, премудрость проповеждь, да разум послушает тебе, — менее удобоприемлема, чем по чтению евр. масоретском, Вульгаты и русск.: проповедующею выступает сама Премудрость Божия. Подобно всем проповедникам вещаний Божиих — пророкам, апостолам, Премудрость проповедует во всех местах общественных собраний, равно вообще всюду, где только можно встретить слушателей: на возвышенностях, на дорогах, распутиях и перекрестках, при входе в город — у городских ворот, на улицах и при входе в дома (ст. 2-3). Как бы ни были шумны подобные народные собрания, но и среди сутолоки и шума празднословящих и спорящих людей, раздаются, подобно некоторому гимну, поучительные и назидательные речи из уст ревнителей и вестников божественной мудрости.
8:4-13 Премудрость обращает призыв Свой решительно ко всем людям — к праведным и нечестивым, знатным и простолюдинам1; всех призывает, по руководству божественной Премудрости, развивать свои умы и сердца (ст. 5), обогащая ум всякими полезными сведениями духовной и житейской мудрости (ср. 1:4, Еккл 1:13) и сообщая сердцу устойчивость в истинном добре (ср. Мф 10:16). Вещает Премудрость нечто безмерно важное в жизни человеческой (ст. 6: ср. Мф 7:29), именно: чистую истину, подлинную правду, совершенную справедливость, все же противное тому Ей абсолютно чуждо; все эти наставления Премудрости, при всей своей высоте и глубине, однако, вполне доступны разумению человека (ст. 7-9). Поэтому стяжание этих учений должно быть предметом больших вожделений и исканий человека, чем приобретение богатств и сокровищ (ст. 10-11, сн. 3:14-15; Иов 28:15-16, Прем 7:9). Сила совета и способность руководить мысль людей к достижению правильного решения в делах неизменно присущи божественной Мудрости, основу же и самую сущность мудрости, сообщаемой Ею, составляет страх Божий и отвращение от зла (ст. 12-13, сн. 1:7; 9:10).
8:14-21 Изображаются высокоценные дары и преимущества истинной мудрости, источник которой — в Мудрости Божественной. Все дела человеческие могут иметь прочный успех только при содействии Премудрости Божественной, так как только Она одна обладает в совершенстве светом, разумом и силою, нужными для осуществления Ее мероприятий, — к благу человека, — без Ее содействия мудрость человеческая бессильна (ст. 14). В частности цари, правители, всякие власти и законодатели могут мудро управлять подчиненными народами и обществами, могут издавать мудрые и полезные законы только при содействии Той же божественной Премудрости (ст. 15-16, сн. Дан 2:21) Все обилие благ, присущих Премудрости, Она всегда готова даровать любящим Ее и разумеющим истинную ценность Ее даров (ст. 17-21). Таковы дивные дары Премудрости. Но божественная природа и достоинство Ее разительнейшим образом выразились еще в участии Премудрости в деле творения мира, о чем и говорит теперь, ст. 22-31, Премудрый.
8:22-31 В этом отделе отцы и учителя церкви не без основания усматривали под предвечною и миротворящею Премудростью ипостасную Премудрость, Второе Лицо Пресвятой Троицы, Сына Божия, сближая понятие о Ней с понятием о Слове Божием, которое, по учению апост. и евангелиста Иоанна Богослова, изначала было у Бога, само было Бог, через Которое «все произошло, и без Которого не начало быть ничто, что произошло» (Ин 1:1-3, ср. Евр 1:2; Откр 3:14). Без сомнения, на ветхозаветной почве не могло быть такой ясности и раздельности, точности и определенности в учении о Логосе или Слове Божием, какую получило это понятие в учении св. Евангелиста Иоанна: для ветхозаветного, даже и боговдохновенного, мудреца миротворящая Премудрость Божия есть прежде всего идея мира, предсуществовавшая у Бога до творения, — есть то начало, которое явилось посредствующею орудною причиною всего творения, эта идея и начало изображаются здесь олицетворено. Говорить же нарочито о божественном достоинстве второй Ипостаси Премудрый не мог. Совершенно ошибочно, в IV веке по Р. Х., во время христологических сборов, ариане на основании слов Премудрости: «Господь созда (LXX: ἔκτισέν) мя начало путей Своих» (ст. 22) защищали свое лжеучение, что Сын Божий есть тварь. Против этого православные богословы указывали на еврейское чтение этого текста, понимая евр. глагол кана в смысле: приобрел (ἐκτήσατο, как у Филона и Оригена, или ἐκτισὲ με, как в кодд. 23,252 у Гельмеса. Вульгата: possedit me, русский синодальный: имел Меня началом...); или же относя понятие творчества собственно к вочеловечению Сына Божия. Оба эти последние объяснения имеют свое значение и основание. Но следует во всяком случае помнить, что в Ветхом Завете не могло быть богословской точности в формулировке идеи Логоса, и потому понятие «создания» здесь могло быть приложено и к Премудрости Божественной. В книге Иисуса сына Сирахова, учение которой стоит под неоспоримым влиянием книги Притчей, Премудрость не раз называется созданною Богом: 1:4: προτέρα πάντων ἔκτισται σοφία; 1:9: αὐτὸς ἔκτισεν αὐτὴν; 24:8: ὁ κτίσας με. Однако уже домирное существование Премудрости, утверждаемое в Притч 8:22-31, составляет верное предвестие новозаветного учения о Слове или Сыне Божием. Вся речь Премудрости распадается на два отдела: ст. 22-26 и ст. 27-31, из которых в первом показывается домирное существование Премудрости, а во втором утверждается деятельное участие Премудрости в творении мира и отдельных видов сотворенного. Премудрость помазана была (ст. 23, ср. Пс 2:6), т. е., была представлена Богом быть владычицею творений (ср. о Сыне Божием Откр 3:14: ἡ ἀρχὴ τη̃ς κτίσεως του̃ θεου̃) еще прежде появления последних — прежде сотворения самой земли в ее первобытном виде (ст. 23), прежде появления великой мировой бездны, всяких водовместилищ, гор, холмов и начала всякой органической жизни (24-25, ср. Пс 89:2, Иов 38:6 и др.) существовала и именно была рождена Богом Премудрость (ст. 24-25). Рожденная прежде всякого творение (ср. о Сыне Божием: πρωτότοκος πάσης κτίσεως, Кол 1:15), Премудрость отнюдь не была пассивною свидетельницею самого творения мира, напротив, во всем процессе миротворения (ст. 27-30, а ср. Иов 26:9; 38:10 и далее) Она была неизменною участницею дела Божия, отпечатлевая свой небесный облик на делах творений Божиих. И как завершением и целью творения мира было создание человека (Быт 1:26 и сл.), так особенным предметом участия и радости Премудрости было также именно создание человека — венца творений Божиих, на котором, как на образе и подобии Божием, совершеннейшим образом отпечатлелась печать и Премудрости ст. 30b-31a). Это особенное участие Премудрости в деле создания человека вполне отвечает библейскому сказанию о бывшем в Пресвятой Троице совете пред сотворением человека (Быт 1:26, ср. толк. Быт 1:26). Истинный, изначальный источник радования Ипостасной Премудрости или Логоса заключался именно в общении Его с Богом Отцом (Ин 17:24), а радость Ее в творениях и особенно в людях является отобразом той премирной радости. Отдел Притч 8:22-30 в качестве паремии и читается в храмах на богослужении в дни: Обрезания Господня (1 янв.), Благовещения Пресв. Богородицы, напоминая верующим о том, что воплотившийся Сын Божий от вечности существовал в общении с Богом Отцом.
8:32-36 К людям, как преимущественным носителям мудрости, запечатленной Творцом на всем творении, Премудрость обращается теперь с увещанием слушать и хранить наставления мудрости, так как в слушании и хранении их заключено все блаженство и вся жизнь человека (ст. 32,34,35, ср. Пс 118:1-2; Лк 11:28), тогда как уклоняющиеся от общения с Премудростью, а тем более ненавидящие Ее готовят себе временную и вечную смерть.
9:1-3 Если в гл. 8 говорилось об участии Премудрости в деле миротворения и промышления Божия (ст. 27-31), и люди вообще призывались к послушанию Премудрости, то здесь в гл. 9 говорится — под образом основанного Премудростью дома (ст. 1) — об устроении Ипостасною Премудростью Царства Божия или Церкви среди людей для их духовного питания, просвещения и освящения, и все люди нарочито приглашаются в этот дом Премудрости на приготовленную Ею трапезу. Премудрость божественная — эта великая художница или строительница (Притч 8:30) с момента начала миротворения, — в исторические времена основала на земле великий дом Свой (там же, ст. 34), который конечно, вместе есть дом Божий (Пс 83:11). Дом Премудрости Божией есть, очевидно, Царство Божие или Церковь, основание которой божественным Домостроительством было положено еще в раю; это Царство Божие, затем во многообразии священных библейских событий и лиц, теократических установлений и учреждений, под руководством Закона и пророков, раскрывалось в течение всего Ветхого Завета вплоть до явления Христа Спасителя, когда оно сменилось новозаветною Церковью или новозаветным Царством Божием (1 Тим 3:15; Евр 3:6; Откр 3:12). Дом премудрости основан на семи столбах (ст. 1), т. е. согласно общему библейскому значению числа 7 в смысле полноты, законченности, совершенства Быт 4:24; Пс 11:7; Мф 18:21-22), Царство Божие или Церковь Премудростью Божией снабжена многоразличными дарами и дарованиями — всем, что нужно для ее благоустройства, процветания и славы. Толкование числа семи столбов в точном значении дало большею частью неудачные опыты; таково древнеиудейское толкование — в смысле 7 небес, с которых сошла Тора и дарована людям (Мидраш, s. 25), еще менее в смысле 7 свободных искусств (Heidenheim), или 7 первых глав книги Притчей (Гитциг), наконец 7 свойств вышней мудрости по исчислению Иакова (Иак 3:17). Заслуживает лишь внимания христианско-церковное толкование семи столбов в смысле 7 даров Св. Духа (Ис 11:2-3, сн. Откр 1:4,12; 3:1; 4:5), затем — 7 таинств и подобное.
9:2-3 Блага царства Божия, основанного Премудростью, изображаются здесь (ст. 2) под образом приготовленной Ею трапезы — мяса мирной жертвы (евр. тебах, LXX θύματα, Вульгата: victimas) и растворенного — водою или пряностями — вина (ср. Ис 5:22; Притч 23:30), как и в Евангелии Господь изображал блага Царства Божия на земле и Царства Небесного под образом трапезы (Мф 22:1 и сл.; Лк 14:16 и сл.; 22:30). Частное, при свете Нового Завета, под этою трапезою Премудрости, можно разуметь Евхаристию или таинство тела и крови Христовой. К этой божественной трапезе Премудрость призывает людей через посланных Ею рабов (ст. 3), как и в евангельских притчах о званных на царскую вечерю гости приглашаются через рабов царских (Мф 22; Лк 14:16 и сл.). Под этими рабами — глашатаями надо разуметь всех когда-либо посланных Богом и Его Премудростью — проповедников истины Божией для созидания среди людей божественной теократии, в Ветхом Завете — пророков, в Новом Завете — апостолов (Ис 52:7; Рим 10:15-18).
9:4-6 Люди, к которым обращается призыв посланников Премудрости, именуются здесь (ст. 4,6) неразумными или скудоумными — не в абсолютном смысле, а в относительном — в смысле ненаученности высшим истинам и, главное, нравственной неустойчивости и бесхарактерности (ст. 6, ср. 7:7; 19:25; 21:11). Такие люди, каких особенно много среди юношей, еще доступны научению и педагогическому воздействию (ср. Пс 18:8; 118:130). А во время насаждения христианства именно такие, простые умом и сердцем люди, оказались особенно восприимчивыми к проповеди Евангелия (Мф 11:25; Лк 10:21; 1 Кор 1:27). Потому-то Премудрость и призывает их на свою духовную трапезу (ст. 5), в свет истинного разумения и благочестия.
9:7-9 Здесь делается вводное замечание, имеющее целью ограничить круг людей, к которым обращена проповедь посланников Премудрости: бесцельно и напрасно учить мудрости людей, презрительно издевающихся над истиною, ненавистно относящихся к ней и к ее проповедникам (ср. Мф 7:6). Вместо бесполезной и небезопасной траты слов на вразумление кощунника, проповедник лучше должен обращать свое внимание на мудрого, т. е., по крайней мере, стремящегося к мудрости, которому проповедь мудрости всегда принесет существенную пользу (ср. Мф 13:12). Понятно, впрочем само собою, что и указанное ограничение, ст. 7-8, имеет лишь относительное и условное значение: им внушается не безусловное запрещение учить нечестивых истине, а лишь осмотрительность в обращении с хулителями истины. Любовь, высшее начало истинной жизни, обязывает всех обладателей истины всюду распространять добро и истину, заботясь о спасении всех, по образцу Самого Бога, хотящего спасения всех, не исключая и грешных (Иез 18:32; 33:11; 2 Петр 3:9; 2 Тим 2:4).
9:10-11 Речь Премудрости заканчивается указанием того главного основания, на котором зиждется серьезное искание мудрости (ст. 10), — и благодатных плодов или спасительных последствий истинной мудрости для стяжавшего ее (ст. 11).
Началом мудрости является страх Божий (10a, сн. 1:7) и благоговейное познавание Бога: «познание Святого — разум» 10b. (Этот перевод следует, по закону параллелизма, предпочесть греческому LXX: βουλὴ ἁγίων σύνεσις, слав.: совет святых разум. Скорее можно бы принять перевод Вульгаты: scientia sanctorum prudentia) LXX, славянский в конце ст. 10 имеют добавление: τὸ γὰρ γνω̃ναι νόμον διανοίας ἐστὶν ἀγαθη̃ς, слав.: разумети бо закон помысла есть благого. Добавление это отсутствует во многих греческих кодексах (23,68,106,109,248,252,295 у Гольмеса, в Альдинской, Александрийском, у Климента Александрийского), не имеется и в Вульгате: по-видимому — позднейшая глосса, хотя и отвечающая контексту речи. Ст. 11 представляет одно из нередких в книге притчей обещаний долголетия за исполнение уроков мудрости (сн. 3:2,16,21; 4:10,15; 10:27).
Рассмотренный отдел Притч 9:1-11 читается в храмах в качестве паремии на Богородичные праздники, поскольку здесь предызображается Ипостасная Премудрость не в предвечном бытии Своем, а в состоянии воплощения; мысль же о воплощении Сына Божия неотделима от мысли о Богоматери, послужившей орудием воплощения Сына Божия (см. еп. Виссарион, с. 103-104).
9:12 В качестве побуждения к исполнению наставлений мудрости и к избежанию (изображаемых ниже) соблазнов безумия и распутства, Премудрый указывает здесь на то, что полезные следствия мудрости имеют силу собственно для самого держащегося мудрости, а не для Бога (мысль, аналогичная выраженной в Иов 22:2-3), и не для ближних. LXX, слав., однако, добавляет: καὶ τοι̃ς πλησίον, и искренним твоим. Кроме того LXX и еще имеют трехстрочное добавление к ст. 12, имеющееся также в сирск. и арабск. переводах, а также в славянском и русском синодальном (в последнем эти добавления заключены в скобки). По-видимому, это позднейшие глоссы, хотя имеющие признаки происхождения из еврейского подлинника, перенесенные сюда из других мест кн. Притчей и других священных книг.
9:13-18 Для усиления впечатления от увещаний Премудрости здесь подробно изображаются соблазны неразумия, идущие от жены распутной. По внешности призыв последней напоминает призыв мудрости, но отличающие жену распутную дерзость, безрассудство и подобные отрицательные качества (ст. 13-17), а главным образом гибельный конец увлекающихся ее соблазнами (ст. 18, сн. 7:27), должны, по мысли Премудрого, раз навсегда предохранить ученика его от всяких увлечений распутства и безумия, как бы ни были подчас велики соблазн и искушение следовать им.
9:18 В конце ст. 18 у LXX имеется добавление, имеющее характер позднейшей глоссы (ее нет в Комплютенском издании).
Книга Притчей Соломоновых в еврейской Библии помещается в третьей части библейского канона, среди так называемых кетубим или агиографов, и в ряду их занимает второе место — после книги псалмов и пред книгою Иова. Еврейское название книги Притчей: Мишле-Шеломо (המלש ילשמ) или обычнее просто Мишле, как и греческое LXX-ти: Παροιμίαι Σαλωμω̃ντος, и латинское Вульгаты: Parabolae Salomonis или liber proverbiorum и подобное указывают на преобладающую форму изложения этой священной книги, содержание которой составляют именно притчи, т. е. в большинстве случаев отрывочные, афористические, иногда же связные, в последовательном порядке (обнимающем целые отделы) изложенные изречения, в которых предлагаются то умозрительные истины — главным образом религиозного свойства, например, о Боге, Его свойствах, Его мироуправлении, о божественной (ипостасной) Премудрости и пр., то — чаще всего разнообразные правила практической мудрости, благоразумия и благоповедения в жизни религиозно-нравственной, общественной, семейной, трудовой, хозяйственной и т. д., то — иногда — опытные наблюдения над ходом жизни, дел и судеб человека и мира; словом «притчи» обнимают или захватывают всю совокупность вопросов знания и жизни, представлявшихся наблюдению и размышлению древнего еврея — теократа, в своем духовном складе определявшегося законом Моисеевым и своеобразным характером древнееврейской ветхозаветной истории. Основное значение еврейского машал: сравнение, подобие, т. е. речь не с буквальным только смыслом, но и с переносным, речь, в которой явление, например, нравственного миропорядка уясняется через сравнение с явлением мира физического (ср. Иез 17:2; Притч 24:3; Притч 25:11). Сравнение при этом принимает неодинаковые формы, откуда и получаются различные виды притчей: 1) притчи синонимические, вторая половина стиха повторяет мысль первой, только в несколько другой форме (Притч 11:15, Притч 15:23 и др.); 2) антитетические; в них второе полустишие выражает обратную сторону данной в первой строке истины, или прямую противоположность ее (Притч 10:1.4; Притч 18:14); 3) притчи параболические, соединяющие в себе элементы притчи синонимической и антитетической: они представляют нечто сходное в совершенно различных родах явлений, особенно явлений этических и физических, причем первая строка стиха представляет какой-либо штрих из картин природы, а вторая — какую-нибудь этическую истину, первое полустишие представляет, так сказать, аллегорическую картину, а второе — объяснительную подпись к ней (например, Притч 11:22; Притч 25:11).
Из такой искусственной формы притчей само собою следует, что они отнюдь не могут быть отожествляемы или сближаемы с народными пословицами, каких много бывает у всякого народа (у греков: собрание притчей семи мудрецов, поэтов и Пифагора; у римлян — Катона, Ю. Цезаря), особенно же было много у народов древнего Востока, например, у арабов (собрания притчей, как произведений народной мудрости, у арабов были известны под именем Абу аль-Фадль аль-Майдани). Напротив, в собрании притчей Соломоновых даны опыты именно одного или нескольких мудрецов — обнять истины религии или общие мудрости в применении к возможным многоразличным частным случаям жизни и выразить их в кратких, остроумных и удобозапоминаемых изречениях (ср. толк. 3 Цар 4:33), которые, не имея тесной логической связи между собою, располагаются лишь во внешней связи друг с другом.
Хотя бесспорно, что «притчи» суть, в некотором смысле, продукт субъективного творчества мудреца, продукт самодеятельного упражнения мудреца в законе, но однако совершенно не допустима мысль некоторых западных библеистов, будто мудрость книги Притчей не имеет связи с религией народа Божия, даже стоит в противоречии с нею: напротив, религия составляет основную почву всех изречений книги Притчей, закон Моисеев — основное предположение всех нравоучительных и др. идей этой книги; откровение божественное — неизменный источник всей богопросвещенной мудрости священного приточника. Отсюда притчи Соломоновы от других восточных притчей отличаются именно своим религиозным направлением и отпечатлевшимся на них характером откровения, из которого они проистекают, а вследствие этого характером чистоты, определенности и безошибочности, с какими здесь поняты все отношения жизни и возведены к познанию определенного Богом назначения человека.
Совокупность изречений, содержащихся в книге Притчей, составляет так называемую «мудрость», евр. хокма. Эта мудрость, изрекаемая разными мудрецами, есть самостоятельная и самодеятельная Сила, говорящая через мудрецов, дающая им и всем ведение откровенной истины (Притч 29:18; «без откровения свыше народ не обуздан, а соблюдающий закон блажен»). Все учение книги Притчей есть слово Иеговы или закон Иеговы; частное, оно исходит от лица вечной Премудрости, сотворившей мир (Притч 8:27-30; сн. Притч 3:19), и еще до творения мира бывшей у Бога (Притч 8:22-26), всегда близкой к сынам человеческим (Притч 8:31) в Израиле же нарочито, всенародно проповедующей во всех местах общественных собраний (Притч 1:20-21; Притч 8:1-4), выслушивающей молитвы просящих (Притч 1:28), изливающей дух мудрости на принимающих ее (Притч 1:23), словом — личной или ипостасной Премудрости Божией.
Существенный характер мудрости, которой научает книга Притчей, как и вся так называемая хокмическая священная библейская письменность (некоторые псалмы: Пс 36, Пс 49, Пс 72 ..., книга Иова, кн. Екклезиаста, кн. Иисуса сына Сирахова), слагается из двух основных черт. Эта мудрость, во-первых, всецело зиждется на религиозной основе и есть в существе своем истинное боговедение и богопочтение: «начало мудрости — страх Господень» (Притч 1:7); «начало мудрости — страх Господень, и познание Святого — разума» (Притч 9:10). Мудрость эта, во-вторых, имеет прежде всего и главным образом практический характер: тогда как в пророческих писаниях весьма много места уделяется речам о судьбах народа Божия, о его верованиях и пр., в книге Притчей весь этот теоретический элемент является лишь основою, предположением всех суждений священного писателя, главный же предмет его речи всегда образует практическая жизнь теократического общества и отдельного члена его по руководству закона Иеговы. Существует путь Господень — и этот путь — твердыня для непорочного, и страх для делающих беззаконие (Притч 10:29). Источник всякой истинной мудрости — в законе Иеговы: «От Господа направляются шаги человека; человеку же как узнать путь свой?» (Притч 20:24). Соответственно тому, следуют ли люди пути Иеговы или уклоняются от него, все человечество разделяется на мудрых и глупых, т. е. расположенных к принятию закона Божия и следованию путем его, — людей благочестивых, и — пытающихся на место общей для всех воли Божией поставить свою частичную волю и тем нарушающих гармонию мира, людей нечестивых и грешных (см., например, Притч 10:23). При этом, неизбежным, по суду Божьему, следствием добродетели является благо и счастье, а нечестия и греха — всякого рода бедствия (см., например, Притч 12:21; Притч 21:18). Из этого основного принципа истекают все многочисленные наставления книги Притчей, обнимающие все разнообразие жизненных и житейских отношений человека. В целом совокупность изречений книги Притчей представляет собою как бы особенное нравственное законодательство, параллельное законодательству Моисея. Но если книги Моисея, по самому назначению своему в качестве законоположительных книг, обращают преимущественное внимание на развитие национальных форм гражданской и религиозной жизни евреев, как исключительно богоизбранного народа, то законодательство книги Притчей стоит на универсальной точке зрения (в целой книге ни разу не упомянуто имя Израиля) и ставит целью, рядом с специфическими чертами библейского еврейства, развивать еще и общечеловеческие стороны духовной жизни, общее гуманитарное направление к истине и добру. Понятие мудрости — в смысле книги Притчей — не ограничивается одними религиозностью, набожностью, благочестием, но обнимает жизнь еврея — теократа во всем разнообразии, по всем направлениям и во всех отношениях, так, например, в понятие мудрости необходимо входят: рассудительность, проницательность, осмотрительность, художественные дарования и мн. др. Сходясь в отношении преобладающего законодательного содержания с книгами закона Моисеева и отличаясь этим от писаний исторических и пророческих, книга Притчей имеет то сходство с последними, что моральный элемент в ней, как и у пророков, решительно преобладает над богослужебно-обрядовым, культовым. Но ни о каком якобы враждебном отношении философии книги Притчей к закону Моисееву (что допускал, например, I. F. Bruch. Weisheitslehre der Hebrдer. Ein Beitrag zur Geschichte der Philos. Strassburg, 1851) не может быть речи. Напротив, закон Моисея в моральном законодательстве кн. Притчей нашел новую точку опоры, поскольку развитие общечеловеческих гуманных добродетелей должно было смягчать жестоковыйный дух народа и располагать его к исполнению и заповедей закона, притом решение моральных вопросов книга Притчей дает только в духе закона. Справедливо, поэтому, иудейская традиция (Мидраш на кн. Песн 3:2) утверждала, что Соломон, переходя постепенно от изречения к изречению, от сравнения к сравнению, этим путем исследовал тайны Торы, и даже, что до Соломона никто не понимал надлежащим образом слов Торы1 . Если же в Притч 21:3.27 правосудие и добрые дела ставятся выше жертвы, то это отнюдь не есть протест против Моисеева закона (авторитет которого, напротив, всячески охраняется в книге Притчей, см. Притч 28:9: «кто отклоняет ухо свое от слушания закона, того и молитва мерзость»), а лишь уяснение его смысла — такое же, какое во всей силе и неоднократно находим у пророков (см. 1 Цар 15:22; Ис 1:10-20; Ос 6:6). Так как по воззрению самой книги Притчей, для уразумения ее наставлений и советов требуются: известная мудрость, развитой смысл и чувство человеческого достоинства, то законодательство кн. Притчей, как и наша морально-христианская философия, первоначально назначалась собственно для интеллигенции народа, прежде всего для самих правителей народа (как видно из многих мест книги, уроками ее назидались прежде и более всего наследники Соломона).
Судя по всему содержанию книги Притчей, как учению о мудрости, равно как уже по самому надписанию книги, Притч 1:2-6, в котором она называется между прочим мудростью и словами мудрых, следует считать древним названием книги, параллельным общепринятому «Притчи», евр. Мишле, другое: «книга мудрости или премудрости», евр. сефер Хокма. С таким именем книга эта была известна уже в древнееврейском предании (в Талмуде см. тосефту к тр. Бава-Батра 14b), а оттуда имя это перешло и в христианское, древне-церковное предание. Хотя Ориген употребляет только название «Притчи», когда передает евр. Мишле греческою транскрипцией Μισλώθ, но более обычным у древних церковных учителей названием нашей книги были σοφία, ηανάρετος σοφία. Так, св. Климент Римский (1 послание к Кор LVII, 3), приводя место Притч 1:23-33, выражается: οὕτος γὰρ λεγει ἡ ηανάρετος σοφία. Мелитон Сардийский (у Евсевия Кесарийского, Церковная история IV, 26, §13) приводит оба названия книги, как равно употребительные: Σολομω̃νος παροιμὶαι, ἣ καὶ Σοφία. По свидетельству церковного историка Евсевия (Церковная история IV, 22, §9), не только цитируемые им Мелитон Сардийский, Егезипп и св. Ириней Лионский, но и вся древность христианская называла притчи Соломоновы всесовершенною мудростью, ηανάρετος σοφία (ὁ πα̃ς τω̃ν ἀρχαίων χορός ηανάρετος σοφία τὰς Σολομω̃νος παροιμι̃ας ἐκὰλουν) и, по мнению Евсевия, такое название происходило «из неписанного иудейского предания» (ἓξ Ιουδαϊκἣς ἀγράφου παραδόσεος). Название «книга Премудрости», без сомнения, более приличествует книге Притчей Соломоновых, чем двум неканоническим учительным книгам: «Книга Премудрости Соломона» и «Книга Премудрости Иисуса сына Сирахова». И даже в сравнении с двумя каноническими книгами — книгою Иова и книгою Екклезиаста, обыкновенно причисляемыми к хокмической библейской письменности, т. е. содержащей в себе раскрытие учения о премудрости, — книга Притчей имеет преимущество полноты, цельности и законченности раскрытия учения о мудрости.
В греческой, славянской и русской Библии, как и в Вульгате, книга Притчей принадлежит к седьмерице священных книг — кн. Иова, Псалтирь, Притчи Соломоновы, Екклезиаст, Песнь Песней, Премудрость Соломона и Премудрость Иисуса сына Сирахова, — которые по своему содержанию именуются учительными книгами (Православный катехизис) или премудростными, понеже в них разуму и истинней премудрости научаемся (Предисл. к первопечатной Славянской Библии), а по форме своего изложения стихотворными (свв. Григорий Богослов, Кирилл Иерусалимский, Иоанн Дамаскин и др.), т. е. в широком смысле поэтическими, частное в изложении своем всюду представляющими так называемый параллелизм членов (о видах этого параллелизма в книге Притчей мы сказали выше).
Происхождение и состав книги Притчей. Творцом притчей в Притч 1:1 называется царь Соломон. И христианская древность признавала книгу Притчей единым произведением одного Соломона, как книга псалмов известна была с именем Давида. В пользу авторства Соломона в отношении книги Притчей говорят как внешние библейские свидетельства, так и внутренний характер приточной мудрости кн. Притчей. По 3 Цар 4:32, Соломон изрек три тысячи притчей (и песней его была тысяча и пять), Иисус, сын Сирахов, прославляя мудрость Соломона, между прочим, взывает к нему: «душа твоя покрыла землю, и ты наполнил ее загадочными притчами... за песни и изречения, за притчи и изъяснения тебе удивлялись страны» (Сир 47:17.19). Слава о мудрости Соломона, и по свидетельству 3-ей книги Царств (3 Цар 4:34; Притч 10:1-22:16), распространилась очень далеко, и мудрость его, служа предметом удивления окрестных народов, впоследствии сделалась у них сюжетом для разного рода легенд и сказочных произведений поэзии. Правда, те 3000 притчей, которые, по 3 Цар 4:32, изрек Соломон, не могут быть отождествляемы с каноническою книгою Притчей, ни по количеству своему, ни по самому характеру и содержанию, в целой книге Притчей не более 915 стихов; и следовательно, большинство из 3000 притчей Соломона не могли войти в книгу Притчей; притом, судя по 3 Цар 4:33, притчи и вообще мудрость Соломона, выражались более всего в познании природы и отдельных ее явлений и подобном; напротив, в книге Притчей притчей такого рода не имеется, а преобладают жизненно практические и особенно религиозно-нравственные мотивы. Не лишено, поэтому, значения предположение, что в книгу Притчей вошла лишь некоторая, избранная часть всех притчей Соломона, характера преимущественно религиозно-нравственного. Трижды повторяемое в книге Притчей надписание «Притчи Соломона» (Притч 1:1; Притч 10:1; Притч 25:1) представляет во всяком случае важное свидетельство в пользу происхождения, по крайней мере, большей части книги Притчей от Соломона. Некоторые частные черты и указания содержания книги Притчей своим соответствием личности и обстоятельствам жизни Соломона свидетельствуют в пользу происхождения от него кн. Притчей. Здесь, например, весьма часто повторяется совет уклоняться от распутной женщины и распутства, вообще остерегаться от увлечений женщиною (Притч 5:18.20; Притч 6:24-35; Притч 9:16-18; Притч 18:23). Советы эти напоминают читателю историю падения Соломона через женщин (3 Цар 11:1-43): естественно видеть в этих советах предостережение от той же опасности, какой подвергся сам мудрый приточник. В книге Притчей, далее, весьма много говорится о царской власти, о благах правления мудрого царя (Притч 28:16), помазанника Божия и провозвестника правды Божией (Притч 21:1; Притч 16:10.12), милости и истины (Притч 20:28), о гневе его на нечестивых и о благодеяниях для праведных (Притч 19:12; Притч 20:2; Притч 22:11); о правителях мудрых и глупых, об их советниках и характере их правления (Притч 11:11-14; Притч 14:28; Притч 25:1-8; Притч 28:2.15-16). И здесь можно видеть плод государственного опыта мудрого еврейского царя — Соломона, всецело преданного народоправлению и опытно познавшего как светлые, так и темные стороны царского служения. Равным образом, свидетельство Приточника о себе самом, как о любимом сыне отца и матери, как сыне, которого отец тщательно научал закону Божьему (Притч 4:3-4), точно приложимо к Соломону: о научении Давидом Соломона хранению закона говорит 3 Цар 3:2 (см. комментарий к 3 Цар 3:2).
Но наряду с указанными внешними и внутренними свидетельствами происхождения книги Притчей от Соломона, имеется другой ряд данных, тоже то внешних, то внутренних, наличность которых требует ограничения писательства Соломона только известною, хотя бы и самою значительною, частью книги. Именно, в книге Притчей, кроме общего надписания в начале книги Притч 1:1, имеется еще шесть других надписаний, которыми книга разделяется на несколько неодинакового объема характера — отделов, и некоторые из этих отделов, по-видимому, не принадлежат Соломону, как писателю, а произошли позднее Соломона и от других лиц. На этих других писателей есть некоторое указание уже в начале книги Притч 1:6, где упомянуты «слова мудрецов и их загадки (дибре — хакамим вехидотам)» в качестве одной из составных частей содержания книги Притчей. Затем в Притч 10:1 по еврейскому масоретскому тексту, и латинскому переводу блаж. Иеронима, как и по русскому синодальному и архим. Макария, имеется надпись. «Притчи Соломона»: этою надписью, по-видимому отмечается новый период в приточном творчестве Соломона, причем новый отдел с Притч 10:1 по Притч 22:16 — заметно отличается от первого раздела книги Притч 1:1-9:1: если в первом отделе изложено связною периодическою речью учение о мудрости и побуждениях к ней, то во втором отделе речь приточника построена в форме кратких, афористических суждений по принципу большею частью антитетического параллелизма. Многие западные библейские комментаторы (во главе с известным Эвальдом), на основании такой афористической формы речи в отделе Притч 10-22:16, почитали этот отдел древнейшею частью книги Притчи, принадлежавшею перу самого Соломона, тогда как первый отдел Притч 1-9 с его необычайно планомерным развитием мыслей, западною библейскою экзегетикою считается самою позднею частью книги, не только по характеру и содержанию, но и хронологически близкою к книге Иисуса сына Сирахова. Но различие формы речи, само по себе, не дает основания считать первый и второй отделы книги разновременными и принадлежащими разным писателям; гений Соломона естественно располагал многообразием форм выражения мыслей; оставаясь на библейской почве, мы во всяком случае должны признать всю часть книги Притч 1-22:16 Соломоновым произведением. Иначе обстоит дело с последующими отделами книги. Так, отделы: третий, Притч 22:27-24:22 и четвертый, Притч 24:23-34, судя по надписаниям, принадлежат каким-то не названным по имени, мудрецам; возможно, что эти мудрецы были современниками Соломона, даже принадлежали к его школе, вроде упомянутых в 3 Цар 4:31 Ефана, Емана, Халкола и Дарды. Пятый отдел книги или третью главную ее часть образуют, Притч 25-29, «притчи Соломона, которые собрали (евр. ге'тику. LXX: ἐξεγράψαντο, Вульгата: transtulerunt) мужи Езекии царя Иудейского» (Притч 29:1), в которых обычно видят пророка Исаию, а также Елиакима, Севну и Иоаха (4 Цар 18:26); таким образом в этом отделе заключаются притчи, хотя и происходящие от Соломона, но настоящий вид получившие лишь спустя 300 лет после Соломона — от ученой коллегии богопросвещенных мужей Езекии, собравшей эти притчи из архивных записей (соответственно чтению LXX-ти) или даже из устного предания. В Притч 30, по еврейскому надписанию, заключаются притчи Агура, сына Иакеева, к некиим Ифиилу и Укалу (Притч 30:1). У LXX эти имена переданы нарицательно, отчего значение надписания Притч 30:1 утратил. Блаж. Иероним тоже передает евр. надписание нарицательно: Verba congregantis filii vomentis, причем под первым имеется в виду Соломон, как собиратель мудрости, а под вторым Давид, отрыгавший слово благо (Пс 44:2). Но нарицательное понимание собственною имени лица, притом имеющего отчество («Иакеева»), едва ли допустимо, Соломон же даже и в аллегорическом его названии Екклезиаст, назван сыном Давида (Екк 1:1); остается видеть в Агуре неизвестного мудреца. Притч 31:9 заключает наставление некоего царя Лемуила, преподанные ему матерью его. В этом имени обычно видят символическое имя или Соломона (блаж. Иероним) или Езекии (Абен-Езра, проф. Олесницкий). Притч 31:10-31 заключают алфавитно (акростихом) составленную похвалу добродетельной жене. Ввиду свидетельства 3 Цар 4:32, что Соломон написал более 1000 песней, и очевидного сходства «песни» добродетельной жене с несомненно Соломоновыми притчами (например, ср. Притч 31:10 и Притч 12:4; Притч 11:16; Притч 14:1; Притч 3:15; Притч 18:23; Притч 31:20 и Притч 19:17; Притч 22:9; Притч 31:22 и Притч 7:16; Притч 31:30 и Притч 11:22; Притч 3:4), естественно считать эту похвалу происходящею от Соломона, только положение ее в конце книги, по-видимому, говорит за более позднее происхождение этого отдела.
Таким образом из надписаний книги — этих самосвидетельств книги о себе самой — узнаем, что писателями ее были Соломон, Агур, Лемуил и некоторые другие, не названные по имени, мудрецы. Если же на основании общего надписания Притч 1:1 книгу Притчей называют именем Соломона, то эта надпись и это название — метонимия, так как с именем мудрости всегда соединялось, как и теперь у нас, имя Соломона, мудрейшего из людей; книга Притчей должна или может называться Соломоновою в том же смысле, как и всю Псалтирь называли и называют Давидовою, т. е. в смысле преимущественного и главнейшего авторства Соломона в этой области. Весь состав нынешней книги Притчей существовал уже ко времени царя Езекии, общество друзей которого, по свидетельству Притч 25:1, издало в свет всю книгу Притчей, — по неточному выражению Талмуда (Бава-Батра, 15a), написало книгу Притчей, — точнее, редактировало ее, придало ей настоящий вид, придав к собранным, быть может, самим Соломоном (мнение св. Кирилла Иерусалимского и блаж. Иеронима) Притч 1-24, последние семь глав книги, Притч 25-31, причем внесли сюда притчи, не вошедшие в собрание самого Соломона. Отцы и учители церкви, не придавая значения вопросу о происхождении настоящей редакции книги, видели и прославляли в ней мудрость Соломона. Действительно, на понимании книги вопрос об участии в ее составлении наряду с Соломоном и других писателей нисколько не отражается, лишь бы сохранялась вера в богодухновенность книги.
Против богодухновенности и канонического достоинства книги Притчей высказывались отдельные голоса как среди иудеев, так и среди христиан. Первых смущало кажущееся противоречие притчей Притч 26:4-5, и якобы неуместное в священной книге пластичное описание распутной жены Притч 7:10-27. Оба эти возражения были выставлены на Ямнийском иудейском соборе (ок. 100 г. по Р. Х.) но там же получили удовлетворительное разрешение, и книга в целом составе была признана каноническою. В христианской церкви раздавались одинокие голоса (в древности, например, Феодора Мопсуетского, в новое время — Клерика, Мейера и др.), будто книга Притчей заключает в себе лишь земную, чисто человеческую мудрость Соломона, имевшую в виду земное же благополучие человека. Но хотя правила, предписания и наставления книги Притчей о снискании мудрости, не достигают еще совершенства и идеальной чистоты нравственного учения Господа Иисуса Христа и Его апостолов, однако богодухновенность и канонический авторитет этот утверждается уже многократными ссылками на книгу Притчей в Новом Завете. Например, Притч 1:16-9:18 цитируются в Рим 3:15-17; Притч 3:11-12 — в Евр 12:6; Притч 3:34 — в Иак 4:6; 1 Петр 5:5. Мужи апостольские часто цитировали книгу Притчей, как боговдохновенное ветхозаветное писание (ап. Варнава, посл. гл. V, св. Климент Римский, 1 Кор гл. XIV, XXI. Игнатий Богоносец. Ефесянам V, Поликарп Смирнский. Филип. гл. VI). В апостольских правилах (пр. 85) и во всех канонических соборных исчислениях православной церкви книга Притчей всегда помещалась в числе 22-х канонических книг Ветхого Завета.
Христианская православная церковь свое высокое уважение к книге Притчей свидетельствует широким употреблением чтений из этой книги в церковном богослужении. Чтения или паремии из этой книги встречаются в церковных службах чаще, чем из др. ветхозаветных книг: от преимущественного употребления в церковном богослужении книги Притчей, по греч. «паремий», последнее название сделалось общим для всех, взятых из священных книг, церковных чтений. Паремии из книги Притчей предлагаются ежедневно за исключением суббот и недель, на вечернях св. Четыредесятницы, как лучшее назидательное чтение в эти дни поста и покаяния (в течение св. Четыредесятницы прочитываются почти целиком 24 первых главы, и Притч 31:8-31). Несколько чтений паремий из кн. Притчей положено на праздники (из Притч 3 — 10 июля, 1 августа, 13 и 14 сентября; из Притч 8 — 1 января и 25 марта, из Притч 9 — в богородичные праздники и т. д.) и в дни памяти святых, как бы сопоставляя советы премудрости с примерами благочестия, наглядно представляемого жизнью святых.
О цели книги Притчей св. Григорий Нисский говорит: «как трудящиеся в телесных упражнениях в училище готовятся через сие к понесению больших трудов в действительных борьбах, так и приточное учение кажется мне неким упражнением, обучающим души наши и делающим их гибкими в духовных подвигах» (Св. Григорий Нисский. Точн. истолков. на Еккл 1:1). Подобную же цель и подобный же характер имели и две неканонические учительные книги: книга Иисуса сына Сирахова и кн. Премудрости Соломона.
По составу содержания своего, книга Притчей, как было уже упомянуто, представляет три главные части, причем вторая и третья части имеют некоторые добавления. Первую часть составляет собрание увещательных речей, обнимаемых первыми девятью главами 1-9: это — по преимуществу книга Мудрости, изображаемой в качестве высшего блага и единственно достойного предмета стремлений человека. Часть первая может быть подразделена на три отдела, по три главы в каждом; в первом отделе содержатся: отрицательные и положительные побуждения к мудрости (Притч 1), свойства премудрости и благие плоды и последствия ее для жизни человека (Притч 2), и частные обнаружения мудрости в отношении к Богу и ближним (Притч 3); во втором отделе (Притч 4-6) частнее и подробнее излагаются побуждения к снисканию мудрости и требования, предъявляемые ею человеку (Притч 4), затем предлагаются увещания — избегать сладострастия и любопытства (Притч 5), а также быть осторожным, честным, добросовестным в исполнении гражданских, общежитейских и иных обязанностей (Притч 6); в третьем отделе изображаются глупость и мудрость, как мыслящие, живые образы или лица, каждая с своими отличительными внутренними свойствами и действиями: в противовес обольщеньям глупости, олицетворяемой в виде блудницы (Притч 7), выступает олицетворенная мудрость с авторитетными призывами к людям, чтобы они следовали за нею, как за единым истинным благом (Притч 8-9).
Вторую часть книги образуют «Притчи Соломона» (Притч 10-22:16), с двумя прибавлениями: «слов мудрых» — Притч 22:17-24:34. Здесь, на основании изложенных в первой части книги общих понятий о мудрости и благочестии, предлагаются частные многоразличные правила и наставленья для религиозно-нравственного поведения и общежитейских отношений людей. Третью часть книги составляют притчи Соломоновы, которые собрали и вписали в книгу друзья Езекии, царя Иудейского (Притч 25-29); здесь преобладают притчи политические (о царе и его управлении и подобном) и практические (в отношении к гражданской и общественной жизни). Заключение книги состоит из двух прибавлений к притчам Соломоновым (Притч 30-31): а) притчей некоего Агура, в весьма искусственной и замысловатой форме научащей истинной мудрости и проведению ее в жизнь (Притч 30); и б) наставлений матери Лемуила царя (Притч 31:1-9) и похвалы добродетельной жене (Притч 31:10-31).
А) Общие вводные сведения о книге Притчей см. в «Обозрении книги Притчей Соломоновых» синопсисов св. Афанасия Великого Александрийского (Христ. Чтен. 1841, ч. 4, с. 355 и далее) и св. Иоанна Златоуста (Беседы на разные места Св. Писания, русск. перев. СПб., 1861, с. 537 и далее); извлечение святоотеческого материала о книге Притчей можно читать в кн. проф. А. А. Олесницкого. Руководственные о священном Писании Ветхого и Нового Завета сведения из творений св. оо. и учит. церкви. СПб., 1894, с. 67 и сл.). Ученые исследования о книге Притчей — русские: 1) того же проф. А. А. Олесницкого. Книга Притчей Соломоновых и ее новейшие критики (Труды Киевск. Дух. Академии 1883, №№ 11-12); 2) Епископ Михаил. Библейская Наука. Учительные книги Ветхого Завета. Тула, 1900, с. 86 и след; и 3) Проф. П. А. Юнгеров. Происхождение книги Притчей (Православн. собеседн. 1906, октябрь, с. 161 и сл.). — Б) учебные руководства: Х. М. Орды († еп. Иринея), Киев, 1871; Д. Афанасьева, Ставрополь, 1888 и др. Заслуживает внимание русск. перевод (с еврейского) кн. Иова, сделанный Архим. Макарием (Глухаревым) М. 1861. Толкование на большую часть кн. Притчей представил покойный преосв. епископ Виссарион (Нечаев) в своем «Толковании на паремии», т. II (изд. 2, СПб., 1894). Из иностранных комментариев на книгу Притчей назовем: J. Mercerius (Genf. 1573), F. Umbreit [Умбрейт] (Heidilberg. 1826), E. Berteau (Leipzig. 1847), F. Hitzig (Zьrich 1858), F. Keil-Delitzsch (1873), H. Ewald (1867), J. Lange — O. Zцckler (1867), новейший: W. Frankenberg (in Nowack's Handkommentar) (Gцtting, 1898). Взгляды иудейской традиции на содержание кн. Притчей выразились, например, в мидраше на эту книгу, см. Der Midrasch Mischle, ьbertr. v. A. Wьnsche. Leipz. 1885, отчасти — в D. Jsraelitische Bibel, III (1859) v. L. Philippson.
См. «Понятие о Библии».
Третий отдел ветхозаветных священных книг составляют в греко-славянской Библии книги «учительные», из которых пять — Иова, Псалтирь, Притчи, Екклезиаст и Песнь Песней признаются каноническими, а две — Премудрость Соломона и Премудрость Иисуса сына Сирахова1 неканоническими. В противоположность этому в еврейской Библии двух последних, как и всех вообще неканонических, совсем не имеется, первые же пять не носят названия «учительных», не образуют и особого отдела, а вместе с книгами: Руфь, Плач Иеремии, Есфирь, Даниил, Ездра, Неемия, первая и вторая Паралипоменон, причисляются к так называемым «кетубим», «агиографам», — «священным писаниям». Сделавшееся у раввинов-талмудистов техническим обозначением третьей части Писания название «кетубим» заменялось в древности другими, указывающими на учительный характер входящих в ее состав произведений. Так, у Иосифа Флавия современные учительные книги, кроме Иова, известны под именем «прочих книг, содержащих гимны Богу и правила жизни для людей» (Против Аппиона I, 4); Филон называет их «гимнами и другими книгами, которыми устрояется и совершенствуется знание и благочестие» (О созерцательной жизни), а автор 2-ой маккавейской книги — «τὰ του̃ Δαυιδ καὶ ἐπιστολὰς βασιλέων περὶ ἀναθεμάτων» — «книги Давида и письма царей о приношениях» (2:13). Наименование «τὰ του̃ Δαυιδ» тожественно с евангельским названием учительных книг псалмами» («подобает скончатися всем написанным в законе Моисееве и пророцех и псалмех о мне»; Лк 24:44), а это последнее, по свидетельству Геферника, имело место и у раввинов. У отцов и учителей церкви, выделяющих, согласно переводу LXX, учительные книги в особый отдел, они также не носят современного названия, а известны под именем «поэтических». Так называют их Кирилл Иерусалимский (4-е огласительное слово), Григорий Богослов (Σύταγμα. Ράκκη, IV, с. 363), Амфилохий Иконийский (Ibid. С. 365), Епифаний Кипрский и Иоанн Дамаскин (Точное изложение православной веры. IV, 17). Впрочем, уже Леонтий Византийский (VI в.) именует их «учительными», — «παραινετικά» (De Sectis, actio II. Migne. Т. 86, с. 1204).
При дидактическом характере всего Священного Писания усвоение только некоторым книгам названия «учительных» указывает на то, что они написаны с специальной целью научить, вразумить, показать, как должно мыслить об известном предмете, как его следует понимать. Данную цель в применении к религиозно-нравственным истинам и преследуют, действительно, учительные книги. Их взгляд, основная точка зрения на учение веры и благочестия — та же, что и в законе; особенность ее заключается в стремлении приблизить богооткровенную истину к пониманию человека, довести его при помощи различных соображений до сознания, что ее должно представлять именно так, а не иначе, Благодаря этому, предложенная в законе в форме заповеди и запрещения, она является в учительных книгах живым убеждением того, кому дана, кто о ней думал и размышлял, выражается как истина не потому только, что открыта в законе, как истина, но и потому, что вполне согласна с думой человека, стала уже как бы собственным его достоянием, собственной его мыслью. Приближая богооткровенные истины к человеческому пониманию, учительные книги, действительно, «совершенствуют сознание и благочестие». И что касается примеров такого освещения их, то они прежде всего наблюдаются в кн. Иова. Ее главное положение, вопрос об отношении правды Божией к правде человеческой, трактуется автором с точки зрения его приемлемости для человеческого сознания. Первоначально сомневавшийся в божественном правосудии, Иов оказывается в результате разговоров уверовавшим в непреклонность божественной правды. Объективное положение: «Бог правосуден» возводится на степень личного субъективного убеждения. Подобным же характером отличается и кн. Екклезиаст. Ее цель заключается в том, чтобы внушить человеку страх Божий (Иов 12:13), побудить соблюдать заповеди Божии. Средством к этому является, с одной стороны, разъяснение того положения, что все отвлекающее человека от Бога, приводящее к Его забвению, — различные житейские блага не составляют для человека истинного счастья, и потому предаваться им не следует, и с другой — раскрытие той истины, что хранение заповедей дает ему настоящее благо, так как приводит к даруемому за добрую жизнь блаженству по смерти, — этому вечно пребывающему благу. Равным образом и кн. Притчей содержит размышления о началах откровенной религии, законе и теократии и влиянии их на образование умственной, нравственной и гражданской жизни Израиля. Результатом этого размышления является положение, что только страх Господень и познание Святейшего составляют истинную, успокаивающую ум и сердце, мудрость. И так как выражением подобного рода мудрости служат разнообразные правила религиозно-нравственной деятельности, то в основе их лежит убеждение в согласии откровенной истины с требованиями человеческого духа.
Раскрывая богооткровенную истину со стороны ее согласия с пониманием человека, учительные книги являются показателями духовного развития народа еврейского под водительством закона. В лице лучших своих представителей он не был лишь страдательным существом по отношению к открываемым истинам, но более или менее вдумывался в них, усваивал их, т. е. приводил в согласие со своими внутренними убеждениями и верованиями. Погружаясь сердцем и мыслию в область откровения, он или представлял предметы своего созерцания в научение, для развития религиозного ведения и споспешествования требуемой законом чистоте нравственности, как это видим в кн. Иова, Екклезиаст, Притчей и некоторых псалмах (78, 104, 105 и т. п.), или же отмечал, выражал то впечатление, которое производило это созерцание на его сердце, в лирической форме религиозных чувствований и сердечных размышлений (Псалтирь). Плод богопросвещенной рефлексии о божественном откровении, данном еврейскому народу в закон, учительные книги носят по преимуществу субъективный характер в отличие от объективного изложения истин веры и благочестия в законе и объективного же описания жизни еврейского народа в книгах исторических. Другое отличие учительных книг — это их поэтическая форма с ее характерною особенностью — параллелизмом, определяемым исследователями еврейской поэзии как соотношение одного стиха с другим. Это — род рифмы мысли, симметрия идеи, выражаемой обыкновенно два или иногда три раза в различных терминах, то синонимических, то противоположных. Сообразно различному взаимоотношению стихов параллелизм бывает синонимический, антитический, синтетический и рифмический. Первый вид параллелизма бывает тогда, когда параллельные члены соответствуют друг другу, выражая равнозначащими терминами один и тот же смысл. Примеры подобного параллелизма представляет Пс 113 — «когда Израиль вышел из Египта, дом Иакова (из среды) народа иноплеменного, Иуда сделался святынею Его, Израиль владением Его. Море это увидело и побежало, Иордан возвратился назад, горы прыгали, как овцы, и холмы, как агнцы». Параллелизм антитический состоит в соответствии двух членов друг другу через противоположность выражений или чувств. «Искренни укоризны от любящего, и лживы поцелуи ненавидящего. Сытая душа попирает и сот, а голодной душе все горькое сладко» (Притч 27:6-7). «Иные колесницами, иные конями, а мы именем Господа Бога нашего хвалимся. Они поколебались и пали, а мы встали и стоим прямо» (Пс 19:8-9). Параллелизм бывает синтетическим, когда он состоит лишь в сходстве конструкции или меры: слова не соответствуют словам и члены фразы членам фразы, как равнозначащие или противоположные по смыслу, но оборот и форма тожественны; подлежащее соответствует подлежащему, глагол — глаголу, прилагательное — прилагательному, и размер один и тот же. «Закон Господа совершен, укрепляет душу; откровение Господа верно, умудряет простых; повеления Господа праведны, веселят сердце; страх Господа чист, просвещает очи» (Пс 18). Параллелизм бывает, наконец, иногда просто кажущимся и состоит лишь в известной аналогии конструкции или в развитии мысли в двух стихах. В этих случаях он является чисто рифмическим и поддается бесконечным комбинациям. Каждый член параллелизма составляет в еврейской поэзии стих, состоящий из соединения ямбов и трохеев, причем самый употребительный стих евреев — гептасиллабический, или из семи слогов. Стихами этого типа написаны кн. Иова (Иов 3:1-42:6), вся книга Притчей и большинство псалмов. Встречаются также стихи из четырех, пяти, шести и девяти слогов, чередуясь иногда с стихами различного размера. Каждый стих является, в свою очередь, частью строфы, существенным свойством которой служит то, что она заключает в себе единую, или главную, мысль, полное раскрытие которой дается в совокупности составляющих ее стихов. Впрочем, в некоторых случаях то две различные мысли соединены в одной строфе, то одна и та же мысль развивается и продолжается далее этого предела.
5:3 а) Схожие образы встречаются в Песни песней: уста и язык возлюбленной сочатся медом (см. Песн 4:11).
5:3 б) Букв.: нёбо.
5:5 Или: в Шеол ведет ее след. По закону Моисея, за измену в браке «обоих - и прелюбодея, и прелюбодейку - надлежит предать смерти» (Лев 20:10; ср. также Втор 22:22).
5:6 Друг. возм. пер: дорогу жизни ее не поймешь.
5:7 Стих почти дословно повторяется в 7:24.
5:9 Букв.: славу.
5:12 Или: наказание.
5:14 Букв.: среди собрания и общины; в знач. публичного позора.
5:16 В масоретском тексте отсутствуют слова «пусть не». По-видимому, весь стих следует понимать как риторический вопрос: «неужели разольются…»
5:18 Традиционный перевод евр. макор. Однако у этого слова есть и друг. знач.: женское чрево, ср. Лев 20:18. Вероятно, в тексте игра слов: с одной стороны, слово родник / чрево продолжает сравнение любимой с источником в предыдущих стихах (5:15), с другой - является синонимом к следующим далее словам жена юности твоей.
6:1 Букв.: хлопнул ладонью за другого. В Книге притчей поручительство за другого осуждается многократно: 11:15; 17:18; 20:16 (27:13); 22:26, 27.
6:3 Букв.: спасти (свою жизнь); то же в ст. 5.
6:5 Букв.: от руки; то же ниже в этом стихе.
6:6 Букв.: на пути его.
6:8 Эта часть стиха повторяется во второй части 30:25.
6:11 Букв.: как вооруженный человек. Этот стих и предыдущий повторяются в 24:33, 34.
6:12 Букв.: ходит.
6:15 Вторая часть стиха повторяется во второй части 29:1.
6:16 Букв.: мерзость для души Его. Так называемые «числовые» изречения; ср. 30:15, 16, 18, 19; 21-31.
6:19 Эта часть стиха повторяется во второй части 14:5.
6:20 Почти дословный повтор стиха 1:8.
6:21 Схожим образом книга Второзакония призывает хранить повеления Господа, ср. Втор 6:6-9; 11:18-21.
6:23 Или: строгое наказание.
6:26 Масоретский текст не совсем ясен. Существует иная его интерпретация, которая отражена уже в древних переводах (Вульгате и LXX): «ведь блуднице цена - кусок хлеба». В этом случае общий смысл стиха таков: «чужая жена - та же блудница, цена которой кусок хлеба, но ты за нее заплатишь своей дорогой жизнью».
6:29 Или: ближнего.
7:1 Стих почти дословно повторяет 2:1.
7:3 Стих почти дословно повторяет вторую часть 3:3.
7:5 Стих почти дословно повторяет 2:16.
7:10 Возможно, неверная жена облачилась в «одежды блудницы», чтобы не быть узнанной. Согласно Быт 38:14, 15, продажные женщины закрывали лицо покрывалом.
7:14 Лишь часть благодарственной жертвы (евр. шеламим) сжигалась на жертвеннике. Из остальных частей жертвенного животного готовили блюда для званого ужина. Поскольку искушающая юношу женщина уже вознесла благодарственную жертву, она приготовила изысканные блюда и приглашает юношу отведать их.
7:20 В оригинале здесь внутренняя рифма и аллитерация.
7:23 Букв.: пока стрела не поразит его печень, словно птица, что в силки спешит. И не знает он, что заплатит жизнью.
7:24 Стих почти дословно повторяет 5:7.
8:4 Или: голос.
8:9 Друг. возм. пер.: истинны.
8:11 а) Или: кораллов.
8:11 б) Стих почти дословно повторяет 3:15.
8:13 а) Букв.: ненависти.
8:13 б) Или: развращенный.
8:16 Друг. чтение: все судьи земли.
8:21 Или: богатым наследством.
8:22 Словом «обладал» передан еврейский глагол кана, наиболее распространенное значение которого «приобретать, покупать, завладевать». Есть, однако же, несколько мест в Ветхом Завете, где тот же глагол может пониматься и как «создал, породил» (ср. Быт 4:1; 14:19, 22); именно так переведено это место в LXX (эктисен - «создал»); в Вульгате - «имел» (possedit).
8:24 Или: пучины; ср. Быт 1:2.
8:27 По-видимому, круг земли, ср. Ис 40:22; Иов 26:10; 22:14.
8:30 Друг. возм. пер.: младенцем; или: наперсницей.
8:34 Вновь стремление к Премудрости описывается языком и образами любовной поэзии, ср. Песнь 2:9.
8:36 Или (ближе к букв.): своей жизни.
9:4 а) Точно таким же образом призывает к себе персонифицированная Глупость, соперница Мудрости (см. 9:16).
9:4 б) Перевод по друг. чтению; то же в ст. 16.
9:7 Или: себя запятнаешь / получишь увечье.
9:14 а) Букв.: стуле / троне.
9:14 б) Букв.: на возвышенных местах города.
9:18 а) См. примеч. к 2:18.
9:18 б) Здесь проводится параллель между образом персонифицированной Глупости и чужой женой, губительницей неопытных молодых людей (ср., напр., 2:18; 7:27).
Эти вдохновенные изречения царя Соломона, вобравшие в себя многовековой опыт Древнего Израиля, вне всякого сомнения, насущны и сегодня, в нашу бездуховную эпоху, когда человек ощущает себя мерою вещей. Да, мы устремлены ко всему, о чем говорит автор Притчей, нам дороги мудрость и познание, но мы не всегда связываем свою жизнь и благополучие с «благоговением перед Богом» (в Синодальном переводе - «страхом Божьим»). Современный человек вполне может не отрицать Всевышнего, но едва ли он стремится «познавать Святого» и обретать в этом опыте подлинное разумение. Ведь мудрость в Притчах, с одной стороны, не столько собрание утонченных афоризмов, сколько наставления, касающиеся важных практических вопросов, с которыми мы постоянно сталкиваемся в повседневной жизни. С другой стороны, мудрость - и это ключевое понятие Книги притчей - изначально пребывает в Боге, от Него исходит и к Нему ведет. Потому, если точка отсчета в жизни человека - Бог, воплощающий в Себе истинную мудрость и разумение, тогда всё становится на свои места: мир, человек, общество обретают смысл, равновесие и истинную перспективу.
Книга притчей, которую библейские комментаторы справедливо относят к разделу Учительной литературы Древнего Израиля, начинается с указания имени автора: «Притчи Соломона, сына Давида, царя израильского» (1:1). Именно ему, «мудростью превосходящему всех сынов Востока» (3 Цар 4:29-31,34), сочинившему три тысячи притчей (3 Цар 4:32), приписывается большая часть притчей (гл. 1-9; 10-22:16; 25-29), хотя в последующих главах уточняется, что Книга притчей содержит высказывания нескольких авторов, в частности изречения безымянных мудрецов (22:17-24:34), а также «Слова Агура» (гл. 30) и «Изречения царя Лемуэля» (гл. 31). Само понятие «притча» (евр. название книги - мишле (притчи), от слова машал (притча, пословица), см. примеч. к 1:1) многозначно, и русский перевод не вполне выражает его смысл, отчасти сужая его многозначность. В оригинале оно используется в более широком значении (или даже в нескольких значениях сразу), и потому это не столько притчи как таковые, сколько сравнения, поговорки и афористические изречения.
Книга притчей - собрание изречений и душеспасительных наставлений, которые помогают людям здраво и разумно организовать свою материальную и духовную жизнь, укоренив ее в Боге. Эта ветхозаветная книга отличается по содержанию и стилю от предшествующей библейской литературы, которая, главным образом, дает духовную перспективу на жизнь израильского народа, его законы, установления и особые повеления Бога Яхве. Для исторических книг Библии характерна сосредоточенность на духовной борьбе израильского народа, богословском осмыслении их политической истории и судьбы, что не является принципиальным для древней литературы премудрости.
Замысел Книги притчей иной, ее изречения, и прежде всего поучения, были предназначены, с одной стороны, для всего народа, с другой - для молодого поколения. Обращение «сын мой» (или «мудрый сын» (10:1), «слушайте, дети»), встречающееся в книге более тридцати раз, служит тому подтверждением. В этой связи цель Книги притчей ясно выражена уже в первых стихах: «Сын мой! Если ты примешь слова мои, сбережешь в душе мои заповеди, склонишь слух к мудрости, устремишься умом к здравомыслию, если будешь призывать разумение, громким голосом взывать к здравомыслию, если будешь искать его, словно серебра, стремиться к нему, словно к сокровищу, то постигнешь, что есть благоговенье пред Господом, и обретешь познание Бога» (2:1-5).
Основные темы Притчей - мудрость, знание, здравомыслие, свобода выбора, праведность, верность, забота о «сыновьях» (детях) и их воспитании, милосердие к врагам, справедливость, ответственность, усердие, трудолюбие, страх Божий. На современном языке мы бы сказали, что все эти темы касаются проблем педагогики, этики, религии и богословия. И это действительно так, но большее внимание уделяется практической стороне жизни: обилие самых разных советов свидетельствует о том, что большинство изречений не связаны напрямую с религией и верой народа Божьего, а основаны на наблюдениях над повседневной жизнью. Например, восхваляя истинную мудрость и связанные с ней благословения, наставник предупреждает ученика об опасностях (искушениях), подстерегающих его на путях. Это могут быть поступки, связанные с насилием и разбоем (1:10-19; 4:14-19), любовными увлечениями и распущенностью (2:16-19; 5:3-20; 6:23-35; 7:4-27), сомнительным поручительством (6:1-5); мудрецы осуждают лень (6:6-11), коварство (6:12-15), алчность (28:25), стяжательство (1:19), зависть (14:30), скупость (23:6-8) и прочие пороки.
Эта особенность мироощущения древнего израильтянина характерна по преимуществу для библейской литературы премудрости и отличает ее от ближневосточной, в которой немало замечательных мыслей и здравых рассуждений, но Бог-промыслитель не играет там определяющей роли. С точки зрения авторов Книги притчей, мудрость не является природным свойством человека, ее надо искать (3:13), ей необходимо учиться (30:3), к ней нужно стремиться (2:4), но этого недостаточно; по существу, главное совсем в другом: «Господь дарует мудрость, из уст Его - знание и здравомыслие» (2:6). Более того, само «начало мудрости» - предполагает не что иное, как «благоговение пред Богом», и вот эта принципиальная мысль «делает древнееврейское понимание мудрости уникальным», ибо суть ее не только и не столько в том, чтобы помочь читателю овладеть искусством правильной жизни (научиться прожить ее разумно), сколько в том, чтобы познать Бога.
Воистину, Книга притчей - это «Божья книга вразумления, сокровищница Его мудрости».