Мысли вслух на Быт 3:9-24

Как похоже то, что мы читаем сегодня в книге Бытия, на нашу жизнь. После этого трудно сомневаться, что Библия — книга не про кого-то где-то, а про нас с вами. Нарушив волю Бога, Адам и Ева прячутся — как обычно и делаем мы. На прямой вопрос, ел ли он плоды, Адам не отвечает «да». Он говорит: «Это жена, которую Ты мне дал, подговорила меня, ну вот я и съел». Конечно, я ни при чём, Ты Сам дал мне такую жену, Ты и виноват во всём, ну и она ещё виновата, а я вообще пострадавшая сторона... Ева на прямой вопрос отвечает: «А меня змей обманул, я тоже ни при чём». Виноват всегда другой. Так не хочется нести ответственность за свои поступки... Но обмануть можно людей, можно и себя, однако Господа не обманешь. Он видит сердца... Поэтому лучше уж и нам смотреть на своё сердце объективно, не пытаясь обмануть ни себя, ни других.

Грехопадение, как описывает его автор Пятикнижия, заключается не только в том, что произошло с человеком после вкушения запретного плода. Это было только начало. Продолжением же стал тот диалог человека с Богом, после которого возвращение его в прежнее состояние стало невозможным, во всяком случае, без особого действия Божия, нам известного как Искупление. Что же случилось во время описанной в рассказе о падении встречи человека с Богом?

На первый взгляд может показаться, что человек просто испугался Бога. Это было бы неудивительно: ведь он только что нарушил запрет и, в соответствии с привычной нам логикой, должен был ожидать наказания. Но наша логика, логика падших людей, часто видит Бога совсем не таким, каков Он на самом деле. Нам часто кажется, что Богу только и дела, что наказывать нас за наши грехи.

Между тем и в Ветхом, и в Новом Завете вполне отчётливо звучит мысль о том, что за грехи человека наказывает не Бог, что грех и его последствия становятся для человека наказанием сами по себе, а Бог лишь ищет способы избавить человечество в целом и отдельных людей от греха. Вряд ли человек, ещё не отдалившийся от Бога так, как нередко отдаляемся от Него мы, не знал об этом. Не наказания он боялся.

Тогда чего же? Что могло заставить человека избегать встречи с Богом? Сам факт вкушения запретного плода? Его последствия? Какие? Сразу после вкушения у человека открываются глаза, он видит свою наготу. Для нас сегодня очевиден сексуальный контекст — но это для нас сегодняшних. Для древних одежда связывалась прежде всего с социальным статусом человека и с его защищённостью. Человек в процессе падения вдруг обнаруживает свою несостоятельность, свою незащищённость и свою беспомощность в мире, где он остался один. Это он-то, мечтавший стать богом в своём мире!

Есть от чего прийти если не в отчаяние, то уж точно в замешательство. И Бога видеть в таком положении, понятное дело, совсем не хочется. Уж лучше потом, когда все проблемы будут решены, и Богу будет что предъявить и показать! Тогда-то можно будет и выйти Ему навстречу во всей красе! А пока лучше отойти в тень. И если Он всё же спросит, найти кого-нибудь, кто виноват в неудаче.

Тут-то отделение от Бога и становится необратимым: ведь воля человека решает всё. Бог может простить мне любой грех и поможет исправить последствия любой ошибки. Но если я скажу Ему, что у меня всё в порядке и в Его помощи я не нуждаюсь, Он отойдёт в сторону. И все последствия всех грехов и ошибок с этого момента окажутся моими и только моими. Бог ненавязчив. Он готов открыть нам Своё Царство. Но насильно, без нашего согласия, Он нас туда не поведёт: ведь наша свобода для Него — ценность абсолютная.

Грехопадение Адама — это не просто история или аллегория, объясняющая такие отношения человека с Богом и его жизнь. Это каждодневное событие. Мы каждый день находим объяснение своим поступкам. Каждый день лукавим и находим оправдание своему неисполнению заповедей. Христианина очень многое отвлекает от общения с Богом. «Храни здравомыслие и рассудительность» читаем мы в Притчах Соломоновых (Притч 3:19-34. Здравомыслие — это попечение о своей пользе. Если мы твердо верим и знаем, что Царствие Небесное — это цель нашей жизни, то отчего мы не стремимся сделать себе лучше? Не стремимся получать удовольствие от общения с Богом и добрых дел? Рассудительность — это не умение рассуждать, толковать и давать определения чему бы то ни было. Это умение совершать выбор. Определять, что нужно и что лишнее, отделять свои желания от реально необходимого для нашего духовного роста. Это умение правильно решать, опираясь на разум и наш опыт встреч с Богом. Выбирать путь за Христом.

Если мир так хорош, если Бог, сотворивший его, так заботится о человеке, то как объяснить то, что мы видим вокруг: почему человек не умеет жить в мире с самим собой, со своей семьей, с землей? Почему оказываются искажены буквально все области человеческих отношений, и человеку остается только «есть хлеб в поте лица своего», сражаться с природой, с женой, с Богом? Этот вопрос с самого начала человеческой истории ставится в культуре и религиозных мифах. Слово снова дает символический и парадоксальный ответ: дело не в зависти богов и не в гневе демонов — человек, Адам, каждый из нас, в самой глубине своего существа захотел жить без Бога, а в результате, вместо мудрости и власти, получил горькое осознание своего бессилия и разбитости. И все, что остается от рая — проблеск надежды: когда-нибудь человек победит змея... Важно, что эта надежда — не просто плод человеческого безответственного оптимизма. Сам Господь, отстраняя грешного человека от вечности, чтобы он не мучился вечно, дает обетование о победе. Слово это обращено, собственно, к змею — и оно дает нам право верить, что змей будет побежден. И в истории мироздания, и в нашей жизни.

Вражда между человеком и дьяволом — откуда она и почему? Казалось бы, ответ ясен: человек был сотворён другом Божьим, а дьявол стал Ему врагом. Но ведь автор Пятикнижия говорит о вражде, которая начинается после грехопадения, т.е. тогда, когда, казалось бы, человек стал ближе к дьяволу, чем был до падения. Почему же настоящая вражда начинается только теперь? Между тем, если внимательно рассмотреть сложившуюся после грехопадения ситуацию, ответ станет достаточно очевиден. Прежде от человека требовалось лишь охранять внешние границы того сада, который был ему поручен Богом; теперь военные действия переместились в сам сад, который перестал быть садом, став полем битвы. До падения человек боролся со злом, которое было для него внешней силой и чужой волей; теперь сила, которой отныне придётся противостоять, оказалась внутри, а воля, раньше бывшая непреклонной, теперь нередко подводит, подводит предательски, играя на стороне врага. Прежде была дуэль, поединок, участники которого не сходились близко; теперь её место заняла схватка двух сцепившихся друг с другом в один клубок врагов, и вырваться из объятий своего врага можно, лишь уничтожив его. Такой стала духовная война после падения — война не на жизнь, а на смерть.

Так что же такое человек: пыль («прах») или образ Божий? Или одно другому вовсе не противоречит? Падшего человека Бог прямо называет пылью, указывая ему, что его судьба — вернуться в пыль, из которой он создан. Что это — унижение, как наказание за грехопадение? Не похоже: ведь человек действительно был создан из пыли, так же, как, по слову священнописателя, из «мельчайших пылинок» сложена вся вселенная. Что же в таком случае изменилось для человека после грехопадения? Прежде всего, в глаза бросается некий фатализм всего происходящего. Участь человека — вернуться в пыль, иного теперь не дано. Всегда ли так было? Библейский рассказ если не прямо, то косвенно, по контексту даёт понять, что не всегда, что возвращение в пыль прежде не было для человека неизбежным. Что же изменилось? Пыль — это всего лишь природа, не больше и не меньше. Круговорот смертей и рождений — отличительная особенность природных циклов. И человек теперь — просто часть природы, такая же или почти такая же, как любая другая. А раньше? Раньше, наверное, всё было иначе: духовное начало в человеке преобладало над природным, и возвращение «в пыль» не было для него неизбежным. А теперь, как видно, природное в нём преобладает над духовным. Потому, наверное, и земля больше не хочет давать ему своих плодов: подчинение природы духу понятно и естественно, но с чего бы природа стала подчиняться природе? Так меняется человек после падения. До падения он был, в первую очередь и по преимуществу, духом, а уже потом животным. Теперь, после падения, он стал в первую очередь и по преимуществу животным, а духом остался настолько, насколько позволяет ему это его животная природа.

Интересно: жить вечно — награда или наказание? А сама жизнь? Речь, конечно, идёт не о той жизни Царства, которая наказанием быть никак не может. Речь о жизни, которой жили люди до падения, и о той жизни, которой живём сегодня мы. Так что же она: награда или наказание? Если награда, то отлучение человека от дерева жизни — наказание; если же наказанием является сама жизнь, оно, наоборот, становится благодеянием. Такая постановка вопроса может на первый взгляд показаться абсурдной, если бы… если бы, к примеру, не Книга Иова, главный герой которой проклинает день своего рождения. Не говоря уже об отношении к жизни, например, в буддизме. Хотя если о нём и не стоит говорить, то лишь потому, что буддизм прямого отношения к Библии и к библейской традиции не имеет. По сути же возразить буддистам, которые видят в жизни лишь источник зла и страдания, так же нелегко, как возразить Иову, проклинающему жизнь. Конечно, то, что называют обычно здравым смыслом (хотя, быть может, речь идёт всего лишь об инстинкте, роднящем человека с животными), подсказывает, что жизнь — это хорошо, а смерть — плохо. Может быть, оно и так, но тогда стоило бы определиться с понятиями. К примеру, жизнь без Бога — это жизнь или смерть? Или нечто среднее? А смерть ради Царства, о которой столько говорил Спаситель? А быть может, жизнь вообще не благо и не зло? И дело вовсе не в том, жить или умереть, а в том, как жить и как умереть? А ведь дерево жизни само по себе гарантировало лишь поддержание жизни, но никак не её качество. И каким бы должно было стать это самое качество, если бы жизнь падшего человека продлилась в бесконечность, никак при этом не меняясь? Наверное, это была бы самая дурная бесконечность из всех возможных. Может быть, поэтому и закрывают падшему человек доступ к дереву жизни. Для его же блага.

«Если ты то, что сам о себе думаешь, докажи это. Если ты сам себе хозяин, стань как Бог». Вот изощренная простота искушения: сделай так, как тебе надлежит сделать по твоему положению. Проигрыш не в том, что мы пытаемся сделать. Мы проигрываем тогда, когда соглашаемся, что мы действительно такие, какими нас называет дьявол. Когда мы начинаем доказывать, что мы умные, добрые, великодушные, великие, всемогущие, самостоятельные — какие угодно. Он требует доказательств, и мы кидаемся их предоставить. Кончается это всегда одинаково: предоставляя доказательства лжецу, выиграть невозможно. Что делает Иисус? Чему Он учит нас, преодолевая искушение? Он изобличает лжеца и обманщика не тем, что исполняет то, что, конечно, может исполнить. Он не идет на спор, показывая нам, что Ему не нужно никаких доказательств. Он знает нас и никогда не предлагает непосильной ноши. Он просит у нас любви и милости, а доказательства того, что мы можем любить и творить милость, Ему не нужны.

При чтении библейского рассказа о грехопадении сам собой возникает вопрос: почему же Бог запрещает человеку познание добра и зла (Быт 2:16–17)? И что имеет в виду змей, говоря, что, познав добро и зло, люди «будут как боги» (ст.5)? Ведь, казалось бы, без понятий о добре и зле невозможна никакая нравственность, а значит, невозможна и духовная жизнь. Да и сам запрет в этом случае теряет смысл: как мог бы человек понять, что нарушение запрета — зло и грех, не зная ни добра, ни зла, ни различия между ними? Чтобы найти ответ, важно иметь в виду, что «познание», в том значении, в котором употребляет библейский автор соответствующее еврейское слово, предполагает не просто абстрактное изучение познаваемого объекта. «Познать» в данном случае означает вплотную соприкоснуться с тем, что познаёшь, проникнуть и овладеть познаваемым. А это, как минимум, предполагает неизбежность непосредственного контакта с мировым злом и с теми, кто ему служит. Нетрудно предвидеть, чем должен был обернуться для человека такой контакт. Но есть в этом «познании» и другой, куда более серьёзный грех. Ведь «познать» означало также и овладеть познаваемым. А овладеть «добром и злом» означало овладеть всем, что есть в мире и хорошего, и плохого. Это и имеет в виду змей, говоря, что люди тогда «будут как боги»: ведь, если бы только человеку действительно удалось стать владыкой мироздания, он бы стал своего рода маленьким богом, обладающим такой же властью над миром, как Сам Творец. Казалось бы, Бог и без того дал человеку такую власть над миром (Быт 1:28). Но она была дана человеку при одном очень важном условии: он предоставляет Богу определять, что в сотворённом Им мире добро, а что зло, в том числе и тогда, когда дело касается самого человека. Человек лишь распоряжается в мире, как управляющий в доме; хозяином же дома остаётся сотворивший его Бог. Претендуя на то, чтобы самому решать, что в мире добро, а что зло, человек тем самым хочет занять уже не место управляющего, а место хозяина дома. Конечно, это вовсе не означает, что человек с самого начала хотел именно зла, ведь зло заключается не во власти как таковой, а в том, как её используют те, в чьих руках она оказалась. Возможно, вначале человеку действительно казалось, что, став владыкой мироздания, он сможет сделать его лучше. Но сразу же после вкушения с дерева познания, когда у человека «открылись глаза» (ст.7), он убеждается в том, что он вовсе не бог и не может сделать ничего хорошего не только для мироздания, но даже для себя самого. «Нагота» здесь означает беспомощность и бессилие человека, вовсе не похожего на бога, каким человек надеялся стать, получив полную, как ему казалось, свободу и обретя независимость от своего Создателя. Прежде эта «нагота» человека не беспокоила (Быт 2:25): ведь он не претендовал на место бога. Так стремление человека к мнимой «свободе» и независимости от Бога приводит и мир, и самого человека к катастрофе, последствия которой сказываются по сей день.

Библейский рассказ о грехопадении во все времена вызывал у читателя множество вопросов. Что означает, что символизирует дерево познания добра и зла? Почему знать добро и зло — плохо? Откуда в Эдемском саду змей? И что в конце концов произошло с людьми во время падения? От ответа на первый вопрос зависит очень многое. Почему знать добро и зло было для человека опасно? Почему вкушение плода именно с этого дерева приводит к смерти, о чём Бог и предупреждает человека? Некоторым казалось, и кажется сейчас, будто речь идёт о том, что называют иногда «детской невинностью», что бы под этим ни подразумевалось.

Иногда прямо говорят о «невинности» сексуальной, иногда о духовно-нравственной. С первым всё более-менее ясно: плодиться и размножаться Бог повелел человеку ещё до падения, и вряд ли Он имел в виду какие-то способы помимо традиционного и хорошо известного.

Со вторым несколько сложнее, но и тут нетрудно догадаться, что, даже если считать детей «невинными» в смысле добра и зла (а это само по себе далеко не очевидно), такое незнание напрочь исключает какую бы то ни было духовную или нравственную ответственность: человек тогда оказывается внеморальным существом, которому бессмысленно что-то предписывать как заповедь или как нравственный, да даже и поведенческий, запрет. Дело очевидно в другом. Под «добром и злом» ведь в древности нередко понимали всё мироздание, которое тогда часто описывали, используя ту или иную пару всеохватывающих, космического масштаба противоположностей, таких, как, к примеру, «небо и земля» в библейской Поэме творения.

«Добро и зло» тоже было одной из таких пар. Познание же в Библии — всегда нечто практическое, а не абстрактно-созерцательное, предполагающее проникновение в познаваемое и овладение им, а не просто отстранённый анализ. Чтобы познать мир, надо было окунуться в него с головой — и во всё то зло, которое в нём присутствовало, тоже. А оно в мире уже было — ведь ангелы пали раньше человека, и змей в Эдемском саду, символизирующий силу тьмы, тому подтверждение.

Змей — потому что именно змея была в древности символом разного рода магических практик, с библейской точки зрения во всяком случае являвшихся злом и вызовом Богу. Вот это желание погрузиться в мировое зло с головой, попробовать его, а потом самому решить, действительно ли оно зло или нет, и подводит человека. Вполне возможно, что с самого начала человек вовсе не собирался ссориться с Богом, бросать Ему вызов.

Он просто хотел попробовать создать свой мир, где всё будет определять он сам — включая вопрос о том, что для него, для человека, есть добро, а что зло. Но сил на создание такого мира у человека явно не хватило, как только у него «открылись глаза», он увидел свою наготу, собственную несостоятельность в свете поставленной им себе задачи.

Признать же такую несостоятельность перед Богом страшно — не потому, что Он накажет, а потому, что придётся не только пасть в собственных глазах, но и отказаться от столь замечательного проекта (вернее — прожекта). И тогда, не желая признавать очевидного, человек начинает сваливать вину на окружающих, на обстоятельства — словом, на всё и на всех, кроме себя. Однако для Бога «жена, которую Ты мне дал» и змей-соблазнитель — не оправдание. Отказ от признания ответственности ставит стену между Богом и человеком. Стену, которая отныне определит всю жизнь человечества — теперь уже человечества падшего.