Мысли вслух на Лк 20:45-47

Сегодня, когда рассказывается история о бедной вдовице, речь идет не столько о деньгах, сколько о чем-то гораздо более важном, символом чего становятся деньги. Деньги ведь для общества играют ту же роль, что кровь для организма. Они текут, они питают, они сетью охватывают общество подобно сетке сосудов в нашем теле, они связывают нас друг с другом, как кровь связывает разные члены. И вот, отдавая деньги, мы словно становимся донорами. А что чувствует всякий донор, отдавший свою кровь, усталость, бессилие, это может длиться даже неделю или больше. И также не бескровно проходит для нас милосердие. Так хочет ли Господь, чтобы вся наша кровь была от нас взята («всё свое пропитание»)? Нет, но вот это отдание, которое для тебя оборачивается слабостью, плохим самочувствием и еще чем-то неприятным это и есть христианство, именно это ненавидел Ницше. Зачем будет два полудохлых человека, лучше пусть будет один, но сильный. В этом такая явная логика, это так самоочевидно. Если забыть о душе… Зачем приходит душа на землю? Даже если Господь видит, что сейчас создается человек обреченный на тягостную юдоль в болезни и бедности, скажем, когда речь идет о родителях алкоголиках, Он посылает в это тело душу, Он не может этого не делать, а значит, это имеет для Него смысл. Но спрашивает ли Господь душу о ее желании пойти в это тело? Не может быть иначе, в любом случае благословляет. И вот что-то происходит между этой душой и Богом. И душе тяжело, но у нее есть своя миссия здесь, она не случайно попала сюда. «Кто верит в случай, тот не верит в Бога». Ну как можно не трепетать пред этим чудом: соединение души и тела ради смысла! Так как не отдавать свою кровь, свои деньги… если ты еще стоишь на ногах, а кто-то рядом уже не стоит.

Важно не то, сколько мы отдаем Богу и ближним нашим, сколько мы делаем, а как мы делаем, с какими чувствами. Наверное, это не всегда так, и лучше с брезгливостью помочь какой-нибудь больной бабушке, чем совсем не помогать ей. Но как часто наша помощь, наши благие дела ничего не дают, а только причиняют боль, потому что мы действуем без любви. Если с любовью сделать мало, отдать мало — то это будет, как будто мы отдали все. Да, лепта вдовы — это было все ее пропитание. Мы не всегда можем позволить себе отдать все, так как зачастую оно не только наше, но и нашей семьи, например. Но если отдавать искренне, помогать искренне, с любовью, а не из чувства долга, наша лепта будет не меньшей, чем лепта вдовы. Ведь можно, отдавая немного, каждый раз отдавать все свое сердце. Так можно отдавать себя даже в простом телефонном разговоре с одиноким другом.

Сегодня, когда рассказывается история о бедной вдовице, речь идет не столько о деньгах, сколько о чем-то гораздо более важном, символом чего становятся деньги. Деньги ведь для общества играют ту же роль, что кровь для организма. Они текут, они питают, они сетью охватывают общество подобно сетке сосудов в нашем теле, они связывают нас друг с другом, как кровь связывает разные члены. И вот, отдавая деньги, мы словно становимся донорами. А что чувствует всякий донор, отдавший свою кровь, усталость, бессилие, это может длиться даже неделю или больше. И также не бескровно проходит для нас милосердие. Так хочет ли Господь, чтобы вся наша кровь была от нас взята («всё свое пропитание»)? Нет, но вот это отдание, которое для тебя оборачивается слабостью, плохим самочувствием и еще чем-то неприятным это и есть христианство, именно это ненавидел Ницше. Зачем будет два полудохлых человека, лучше пусть будет один, но сильный. В этом такая явная логика, это так самоочевидно. Если забыть о душе… Зачем приходит душа на землю? Даже если Господь видит, что сейчас создается человек обреченный на тягостную юдоль в болезни и бедности, скажем, когда речь идет о родителях алкоголиках, Он посылает в это тело душу, Он не может этого не делать, а значит, это имеет для Него смысл. Но спрашивает ли Господь душу о ее желании пойти в это тело? Не может быть иначе, в любом случае благословляет. И вот что-то происходит между этой душой и Богом. И душе тяжело, но у нее есть своя миссия здесь, она не случайно попала сюда. «Кто верит в случай, тот не верит в Бога». Ну как можно не трепетать пред этим чудом: соединение души и тела ради смысла! Так как не отдавать свою кровь, свои деньги… если ты еще стоишь на ногах, а кто-то рядом уже не стоит.

Для любого человека, пытающегося выстроить свои отношения с Богом, исключительно важно то, что Христос открывает о Небесном Отце, говоря о лепте вдовы. Пророк Михей говорит нам о том, чего Бог ждет от нас: «О, человек! сказано тебе, что — добро и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим» (Мих. 6:8). Но какие усилия должен ты приложить, чтобы во всем этом быть угодным Богу? Вдруг от тебя требуется очень много, в то время как ты способен лишь на малое? Не отвергнет ли тебя Всемогущий, потому что жизнь твоя слишком мелка?

Так и в случае с деньгами, которые люди кладут в сокровищницу Храма: проникнутое каким-то инстинктивным язычеством наше сознание ожидает, что Христос должен одобрить тех, которые кладут много. Но лишь бедная вдова, положившая совершенно смешную сумму, заслуживает Его одобрения. Евангелист Лука передает нам слова Христа о двух причинах, по которым дар вдовы заслуживает предпочтения пред Богом. Во-первых, она кладет свою монетку в глубоком смирении, не испытывая свойственного богатым чувства превосходства. И во-вторых, она отдает все свое пропитание, как символ всей своей жизни.

Конечно, этот рассказ очень нужен нам перед Великим Постом. Не величина непомерных подвигов важна для нас в это время, а смирение и искренность пред Всемогущим. И будем помнить слова свт. Иоанна Златоуста, которые мы услышим в пасхальную ночь, о том, что Бог «и дела приемлет, и намерение целует, и деяние почитает, и предложение хвалит. Потому войдите все в радость Господа своего...». Что мы можем принести Ему, что было бы сопоставимо с лептой вдовы? Только искреннюю любовь к Нему и сотворенным Им людям. А понятие размера к любви неприложимо.

С одной стороны Моисеев закон предписывает отдавать десятину. Но с другой стороны эта вдовица отдает, говорит Христос, «все свое пропитание», т.е. гораздо больше. Вот когда мы становимся настоящими учениками Христа. Не тогда, когда мы считаем, сколько дней еще осталось до конца Великого поста, а когда нам хочется каждый день пребывать в посте. Не тогда мы настоящие ученики Божии, когда приходим службу без опозданий, а уходим не раньше отпуста, а когда нам хочется прийти задолго, в полумрак пустого храма, а после службы хочется остаться еще и молиться, молиться, молиться, когда уйти из храма нас заставляют только совсем неотложные дела. Не тогда мы ученики Христовы, когда проходим с человеком столько, сколько он просит, а когда в два раза больше («и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два» Мф 5:40,41). Но к чему эта избыточность, может быть, спросит кто-то. А по одной простой причине. Потому что «не мерою дает Бог Духа» (Ин 3:34). Если Господь изливает Свою любовь без меры, почему мы должны скряжничать, когда все, что у нас есть, от Него?!

За что же всё-таки Иисус осуждает фарисеев? За стремление занять в обществе видные места? Но фарисеи занимали их по праву: их братства составляли ядро Синагоги евангельской эпохи, они действительно были наиболее активны и в том, что касается проповеди, и в обучении Торе как детей, так и взрослых, и в социальном служении, и в миссионерстве, переживавшем в ту эпоху очередной подъём. Уж если кто и был достоин почётных мест, то именно они. Тогда, может быть, за то, что они «поедают дома вдов», а затем предаются продолжительным молитвам? Но вряд ли речь могла идти о прямом нарушении Торы: человек глубоко и искренне религиозный (а таковыми было большинство фарисеев) никогда бы на такое не решился, хотя, конечно, формальная правота сама по себе отнюдь не предполагает милосердия. Так в чём же тогда лицемерие, о котором говорит Спаситель? Быть может, как ни странно, именно в религиозности, причём не в какой-то специфической религиозности фарисеев, а в религиозности, как таковой. Конечно, получившие откровение не раз обращались именно к религиозному языку для того, чтобы донести до народа Божия то, что им было открыто. И всё же Библия полна примеров того, как религиозность становилась барьером на пути всё того же откровения. Потому-то Иисус и не создал за время Своего земного служения никакой новой религии: в этом не было нужды. А Царство, которое Он принёс в мир, не вмещается в рамки никакой религии. Потому-то и неизбежен конфликт между Христом и фарисеями, между религией и Царством. Конфликт, о котором Иисус считает необходимым предупредить каждого, кто выбирает Царство.

Почему Иисус возражает против того, что Христа называют Сыном Давидовым, ведь это словосочетание обозначает именно пришедшего в мир Мессию? Скорее всего потому, что для многих оно - всего лишь родовое имя потомка царя Давида, поэтому Иисуса такие люди принимают исключительно в этом качестве. Отсюда понятно, как важно было Ему показать, что Мессия - Некто больший, чем Сын Давидов по плоти.

Но этим Христос не ограничивается. Раскрывая перед слушателями глубинный смысл псалма, Он даёт прямой намёк на то, что Мессия - больше, нежели великий пророк или посланник свыше, равный, например, ангелу. Нет, Мессия назван Господом, и значит, равным Ему. Здесь перед нами - одно из свидетельств Христа о Себе как о Боге.

Призывая остерегаться лицемерия книжников, Христос не стал приводить длинный список недостойных действий, а упомянул одно: несправедливое обращение с вдовами. Мы поймём, почему выделен именно этот грех, если вспомним, что вдовы были одной из самых обездоленных категорий населения, они часто не имели ни сил, ни материальных возможностей добывать пропитание, поэтому стремление лицемеров нажиться за их счёт было особенно отвратительным, превосходившим прочие безобразия.

Должно быть, именно поэтому сразу же после этих слов Христос обратил внимание учеников на вдову, жертва которой была ничтожной по номиналу, но превышала богатые пожертвования, поданные "от щедрот"...

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к теме Царства, притом в несколько неожиданном его аспекте. Начинается оно с вопроса, заданного представителями священнических кругов («саддукеями»), о которых говорится, что они отвергали учение о воскресении (ст. 27). По-видимому, такое отвержение было связано с тем, что в священнических кругах традиционно, в силу сложившихся исторических обстоятельств, священным Писанием считали только собственно Тору (Пятикнижие), а на пророческие книги, которые для Синагоги были частью Писания, смотрели скорее как на часть Предания, в чём-то интересную, но мало авторитетную. А поскольку всё, что в Библии говорится о воскресении, связано почти полностью с пророческой традицией, то и само воскресение стало в священнической среде восприниматься как концепция остроумная, но весьма сомнительная. И вопрос, заданный «саддукеями» Иисусу (ст. 28–33), был, как видно, одним из тех полемических вопросов, которые противники учения о воскресении задавали его сторонникам.

Иисус отвечает на него совершенно неожиданно, Он указывает на такие особенности природы Царства, о которых в контексте бытовавших тогда представлений, быть может, никто и не думал. В самом деле, если воспринимать Царство как реальность религиозно-политическую, а следовательно, существующую по законам нашего, ещё не преображённого мира, вопрос действительно окажется неразрешимым. Иисус указывает спрашивающим на то, что природа Царства совершенно иная, что это преображённое творение, частью которого становится и преображённая человечность, а к ней уже не применимы законы непреображённого мира (ст. 34–36).

Такой ответ, был, по-видимому, совершенно неожиданным для «саддукеев», а Иисус между тем привёл им ещё один аргумент, притом из Пятикнижия, против авторитета которого они уже никак не могли возразить (ст. 37–38): у Бога нет мёртвых. Это утверждение становится понятным в контексте традиционных для евангельской эпохи религиозных представлений, которые не включали никаких разработанных концепций, связанных с учением о бессмертии души. На посмертие тогда (как и в предшествующие века) смотрели довольно пессимистически, умирая, человек исчезал навсегда, тень его уходила в область теней — шеол, в Евангелии иногда называемый по-гречески «адом» (точнее, «аидом», который в греческом словоупотреблении обозначал то же, что «шеол» в еврейском). Никакой памяти ни о мире живых, ни о Боге у пребывающих в шеоле не оставалось, и единственная надежда была лишь на воскресение в конце времён, в которое, впрочем, «саддукеи» не верили. Иисус, указывая на выражение «Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова», подчёркивает, что у Бога мёртвых нет, что Царство не шеол, ведь в шеоле можно найти лишь бледное подобие жизни, а в Царстве — жизнь во всей её полноте, по сравнению с которой наш непреображённый мир покажется царством теней.

Оппоненты Иисуса не раз пытались поймать Его на знании Писания и традиции. Задать какую-нибудь более-менее известную задачу из области Галахи (иудейского канонического права) и посмотреть: как этот Учитель с ней справится? Такого же рода был и вопрос саддукеев о человеке, у которого было несколько жён, умиравших одна за другой. Между тем ответ Иисуса оказался совершенно неожиданным. Он сразу же отвергает не только традиционные решения задачи, но и саму точку зрения на вопрос. Ломает, так сказать, традиционную парадигму мышления. Оно и неудивительно: ведь для Иисуса мир — Царство. Он воспринимает его только так.

Нам такое восприятие даётся непросто, а Он с ним родился. Смотреть на мир по-другому Он не то чтобы не может, но такой взгляд для Него противоестествен. Поэтому Он и видит неожиданные и парадоксальные ответы на традиционные вопросы. Так и на заданный саддукеями вопрос Он отвечает совсем не так, как можно было ожидать. Он, как всегда, говорит о Царстве. И о том, что в Царстве мёртвых нет. И понятия о супружестве в земном смысле тоже нет. Ангелами, конечно, люди после воскресения не становятся, но их жизнь действительно в некоторых отношениях становится больше похоже на жизнь ангелов, чем на жизнь людей падшего мира.

В Царстве всё иначе. И всё совсем не так, как представляло себе подавляющее большинство современников Иисуса. Потому, что полнота жизни в Царстве абсолютная. У каждого своя, но у всех абсолютная. Там нет мёртвых — а наш человеческий ум даже Царство представляет себе в рамках знакомой парадигмы жизни и смерти. Нам даже бессмертие зачастую представляется не как новое качество жизни, а как продолжение в бесконечность её нынешнего, земного качества.

Со всеми отношениями этой земной жизни, со всеми её проблемами, порой действительно неразрешимыми, если продлить их в бесконечность в неизменном виде. То, что, собственно, и проделывали саддукеи, предлагая своим оппонентам задачи того рода, какую они предложили Иисусу. Но Он отвечает по-своему. Из Царства. Из той полноты настоящей жизни, которая только и может называться жизнью в подлинном смысле слова. И спрашивающие умолкают. Им нечего больше сказать: слишком не похож мир, открывающийся им в ответах Спасителя, на тот, к которому они привыкли. Как небо и земля.

Господь указывает саддукеям и книжникам основание для веры в воскресение в Книге Исхода: Бог, открываясь Моисею говорит не просто о «преемственности предания» от Авраама, Исаака и Иакова, а о том, что вера, связь человека с Богом становится залогом его вечной жизни. (Писанию чужда мысль о вечном существовании души в духовном мире — продолжение жизни после смерти означает телесное воскресение из мертвых.) Это означает, что живы все, кто когда-либо обрел веру в Бога, ведь Он — не Бог мертвых, а Бог живых. Это вполне относится и к нам. Осознаем ли мы, что вечная жизнь уже началась, другой жизни уже не будет, и поэтому все, что мы делаем сейчас, мы делаем в вечной жизни. Очень важно начать жить «по-настоящему» не за гробом, а здесь, сегодня же! Именно это Господь и называл словом «покаяние» — изменение своего отношения к жизни, к миру, к себе, к Богу. Начинается жизнь в контексте вечности...

Сегодня мы, даже если не хотим никак «уловить Иисуса» в словах, а просто честно задаем Ему наболевшие вопросы, все равно часто ставим эти вопросы в «некорректную» форму, причем ребром, «или-или». И простой вопрос, платить или не платить налоги, превращается (не у всех, конечно, но у некоторых) в дилемму: «любить государство всей душой или всей душой его ненавидеть?»... И простой ответ о том, что государство может претендовать только на деньги, а никак не на душу, превращается в труднейшую задачу «отдавать Богу Богово, а кесарю кесарево». Точно также, мы готовы строить самые удивительные домыслы о «загробной жизни» и о «состоянии усопших», и не можем понять, что для Бога нет смерти, а следовательно нет деления на мертвых и живых. Почему нам все так трудно? Может быть, просто не хватает опыта Божьей жизни, способности посмотреть на мир Его глазами?

Загадочные слова Христа о конце света и Его втором пришествии были актуальны во все века. Люди всегда разрывались между ощущением близости конца и предупреждением о том, что срока не знает никто. Но похоже, что к концу света применимы слова, которые сказал один писатель о смерти: он не только будет в будущем, он уже действует в мире. Вот почему евангельские пророчества могут быть обращены к каждому человеку, независимо от того, в какую эпоху он живет. Ведь в них есть не только предсказание об последних ужасах — они наполнены уверенностью, что Иисус не оставит этот мир на пороге его гибели: «Я буду с вами, Я дам вам слово для свидетельства о вере... не бойтесь ничего — волос не упадет у вас с головы напрасно...» Так что это слова не только о последних днях мира, но и о последней, крайней верности Иисуса Своим ученикам.

За что же всё-таки Иисус осуждает фарисеев? За стремление занять в обществе видные места? Но фарисеи занимали их по праву: их братства составляли ядро Синагоги евангельской эпохи, они действительно были наиболее активны и в том, что касается проповеди, и в обучении Торе как детей, так и взрослых, и в социальном служении, и в миссионерстве, переживавшем в ту эпоху очередной подъём. Уж если кто и был достоин почётных мест, то именно они. Тогда, может быть, за то, что они «поедают дома вдов», а затем предаются продолжительным молитвам? Но вряд ли речь могла идти о прямом нарушении Торы: человек глубоко и искренне религиозный (а таковыми было большинство фарисеев) никогда бы на такое не решился, хотя, конечно, формальная правота сама по себе отнюдь не предполагает милосердия. Так в чём же тогда лицемерие, о котором говорит Спаситель? Быть может, как ни странно, именно в религиозности, причём не в какой-то специфической религиозности фарисеев, а в религиозности, как таковой. Конечно, получившие откровение не раз обращались именно к религиозному языку для того, чтобы донести до народа Божия то, что им было открыто. И всё же Библия полна примеров того, как религиозность становилась барьером на пути всё того же откровения. Потому-то Иисус и не создал за время Своего земного служения никакой новой религии: в этом не было нужды. А Царство, которое Он принёс в мир, не вмещается в рамки никакой религии. Потому-то и неизбежен конфликт между Христом и фарисеями, между религией и Царством. Конфликт, о котором Иисус считает необходимым предупредить каждого, кто выбирает Царство.

Почему Иисус возражает против того, что Христа называют Сыном Давидовым, ведь это словосочетание обозначает именно пришедшего в мир Мессию? Скорее всего потому, что для многих оно - всего лишь родовое имя потомка царя Давида, поэтому Иисуса такие люди принимают исключительно в этом качестве. Отсюда понятно, как важно было Ему показать, что Мессия - Некто больший, чем Сын Давидов по плоти.

Но этим Христос не ограничивается. Раскрывая перед слушателями глубинный смысл псалма, Он даёт прямой намёк на то, что Мессия - больше, нежели великий пророк или посланник свыше, равный, например, ангелу. Нет, Мессия назван Господом, и значит, равным Ему. Здесь перед нами - одно из свидетельств Христа о Себе как о Боге.

Призывая остерегаться лицемерия книжников, Христос не стал приводить длинный список недостойных действий, а упомянул одно: несправедливое обращение с вдовами. Мы поймём, почему выделен именно этот грех, если вспомним, что вдовы были одной из самых обездоленных категорий населения, они часто не имели ни сил, ни материальных возможностей добывать пропитание, поэтому стремление лицемеров нажиться за их счёт было особенно отвратительным, превосходившим прочие безобразия.

Должно быть, именно поэтому сразу же после этих слов Христос обратил внимание учеников на вдову, жертва которой была ничтожной по номиналу, но превышала богатые пожертвования, поданные "от щедрот"...

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к теме Царства, притом в несколько неожиданном его аспекте. Начинается оно с вопроса, заданного представителями священнических кругов («саддукеями»), о которых говорится, что они отвергали учение о воскресении (ст. 27). По-видимому, такое отвержение было связано с тем, что в священнических кругах традиционно, в силу сложившихся исторических обстоятельств, священным Писанием считали только собственно Тору (Пятикнижие), а на пророческие книги, которые для Синагоги были частью Писания, смотрели скорее как на часть Предания, в чём-то интересную, но мало авторитетную. А поскольку всё, что в Библии говорится о воскресении, связано почти полностью с пророческой традицией, то и само воскресение стало в священнической среде восприниматься как концепция остроумная, но весьма сомнительная. И вопрос, заданный «саддукеями» Иисусу (ст. 28–33), был, как видно, одним из тех полемических вопросов, которые противники учения о воскресении задавали его сторонникам.

Иисус отвечает на него совершенно неожиданно, Он указывает на такие особенности природы Царства, о которых в контексте бытовавших тогда представлений, быть может, никто и не думал. В самом деле, если воспринимать Царство как реальность религиозно-политическую, а следовательно, существующую по законам нашего, ещё не преображённого мира, вопрос действительно окажется неразрешимым. Иисус указывает спрашивающим на то, что природа Царства совершенно иная, что это преображённое творение, частью которого становится и преображённая человечность, а к ней уже не применимы законы непреображённого мира (ст. 34–36).

Такой ответ, был, по-видимому, совершенно неожиданным для «саддукеев», а Иисус между тем привёл им ещё один аргумент, притом из Пятикнижия, против авторитета которого они уже никак не могли возразить (ст. 37–38): у Бога нет мёртвых. Это утверждение становится понятным в контексте традиционных для евангельской эпохи религиозных представлений, которые не включали никаких разработанных концепций, связанных с учением о бессмертии души. На посмертие тогда (как и в предшествующие века) смотрели довольно пессимистически, умирая, человек исчезал навсегда, тень его уходила в область теней — шеол, в Евангелии иногда называемый по-гречески «адом» (точнее, «аидом», который в греческом словоупотреблении обозначал то же, что «шеол» в еврейском). Никакой памяти ни о мире живых, ни о Боге у пребывающих в шеоле не оставалось, и единственная надежда была лишь на воскресение в конце времён, в которое, впрочем, «саддукеи» не верили. Иисус, указывая на выражение «Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова», подчёркивает, что у Бога мёртвых нет, что Царство не шеол, ведь в шеоле можно найти лишь бледное подобие жизни, а в Царстве — жизнь во всей её полноте, по сравнению с которой наш непреображённый мир покажется царством теней.

Оппоненты Иисуса не раз пытались поймать Его на знании Писания и традиции. Задать какую-нибудь более-менее известную задачу из области Галахи (иудейского канонического права) и посмотреть: как этот Учитель с ней справится? Такого же рода был и вопрос саддукеев о человеке, у которого было несколько жён, умиравших одна за другой. Между тем ответ Иисуса оказался совершенно неожиданным. Он сразу же отвергает не только традиционные решения задачи, но и саму точку зрения на вопрос. Ломает, так сказать, традиционную парадигму мышления. Оно и неудивительно: ведь для Иисуса мир — Царство. Он воспринимает его только так.

Нам такое восприятие даётся непросто, а Он с ним родился. Смотреть на мир по-другому Он не то чтобы не может, но такой взгляд для Него противоестествен. Поэтому Он и видит неожиданные и парадоксальные ответы на традиционные вопросы. Так и на заданный саддукеями вопрос Он отвечает совсем не так, как можно было ожидать. Он, как всегда, говорит о Царстве. И о том, что в Царстве мёртвых нет. И понятия о супружестве в земном смысле тоже нет. Ангелами, конечно, люди после воскресения не становятся, но их жизнь действительно в некоторых отношениях становится больше похоже на жизнь ангелов, чем на жизнь людей падшего мира.

В Царстве всё иначе. И всё совсем не так, как представляло себе подавляющее большинство современников Иисуса. Потому, что полнота жизни в Царстве абсолютная. У каждого своя, но у всех абсолютная. Там нет мёртвых — а наш человеческий ум даже Царство представляет себе в рамках знакомой парадигмы жизни и смерти. Нам даже бессмертие зачастую представляется не как новое качество жизни, а как продолжение в бесконечность её нынешнего, земного качества.

Со всеми отношениями этой земной жизни, со всеми её проблемами, порой действительно неразрешимыми, если продлить их в бесконечность в неизменном виде. То, что, собственно, и проделывали саддукеи, предлагая своим оппонентам задачи того рода, какую они предложили Иисусу. Но Он отвечает по-своему. Из Царства. Из той полноты настоящей жизни, которая только и может называться жизнью в подлинном смысле слова. И спрашивающие умолкают. Им нечего больше сказать: слишком не похож мир, открывающийся им в ответах Спасителя, на тот, к которому они привыкли. Как небо и земля.

Господь указывает саддукеям и книжникам основание для веры в воскресение в Книге Исхода: Бог, открываясь Моисею говорит не просто о «преемственности предания» от Авраама, Исаака и Иакова, а о том, что вера, связь человека с Богом становится залогом его вечной жизни. (Писанию чужда мысль о вечном существовании души в духовном мире — продолжение жизни после смерти означает телесное воскресение из мертвых.) Это означает, что живы все, кто когда-либо обрел веру в Бога, ведь Он — не Бог мертвых, а Бог живых. Это вполне относится и к нам. Осознаем ли мы, что вечная жизнь уже началась, другой жизни уже не будет, и поэтому все, что мы делаем сейчас, мы делаем в вечной жизни. Очень важно начать жить «по-настоящему» не за гробом, а здесь, сегодня же! Именно это Господь и называл словом «покаяние» — изменение своего отношения к жизни, к миру, к себе, к Богу. Начинается жизнь в контексте вечности...