Мысли вслух на Деян 1:1-8

Иже во святых отца нашего Иоанна, архиепископа Константинопольского, Златоустого, Слово Огласительное во святой и светоносный день преславного и спасительного Воскресения Христа, Бога нашего

Всякий, кто благочестив и боголюбив, да насладится сим прекрасным и светлым торжеством; всякий раб благоразумный, да войдет, радуясь, в радость Господина своего; всякий, кто утрудился от поста, да получит ныне динарий. Всякий, работавший от первого часа, по справедливости да примет ныне должное; всякий, пришедший по третьем часе, благодарно да празднует; всякий, успевший по шестом часе, пусть ни в чем не сомневается, ибо ничего не теряет; если кто опоздал и к девятому часу, да приступит, не колеблясь; если кто поспел только к одиннадцатому часу, пусть не устрашится медлительности своей: ибо ревностно щедрый (букв. — щедрый из честолюбия) Владыка принимает последнего, как и первого; дает отдых [пришедшему в] одиннадцатый час, как трудившемуся с первого; последнего милует и о первом заботится; и тому дает, и сего одаривает. Дела принимает, и намерения приветствует; действия чтит, и устремления одобряет.

Итак, все войдите в радость Господа нашего; первые и вторые, примите награду; богатые и бедные, ликуйте друг с другом; воздержники и нерадивые, почтите сей день; постившиеся и непостившиеся, возвеселитесь ныне. Трапеза преизобильна — насладитесь все. Телец упитанный — пусть никто не уйдет голодным. Все насладитесь пиршеством веры, все воспользуйтесь богатством благости. Пусть никто не рыдает об убожестве — ибо явилось общее Царство; пусть никто не оплакивает прегрешений, ибо прощение воссияло из гроба; пусть никто не боится смерти, ибо освободила нас смерть Спасителя — угасил ее Тот, Кого она удерживала.

Разграбил (букв. — снял доспехи с поверженного врага) ад Сошедший во ад; исполнил горечи его, вкусившего плоти Его. Заранее видевший это Исайя воскликнул, говоря: «Ад огорчился (исполнился горечи), при входе Твоем» (Ис. 14:9, по Септуагинте, Синодальный перевод: «Ад преисподний пришел в движение ради тебя»). Огорчился, ибо обрушился; огорчился, ибо поруган (букв. — высмеян); огорчился, ибо умертвлен; огорчился, ибо низложен; огорчился, ибо связан. Принял тело, и был объят Богом; принял землю, а встретил Небо; принял видимое, а подпал Невидимому.

Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа? Воскрес Христос, и ты низвергнут; воскрес Христос, и пали демоны; воскрес Христос, и радуются ангелы; воскрес Христос, и жизнь властвует (букв. — обитает в своей области); воскрес Христос, и во гробах ни единого мертвого, ибо Христос, восстав от мертвых, стал первенцем из умерших — Ему слава и держава во веки веков. Аминь.

Евангельская поэма о Слове, которое вначале, неоднократно становилась предметом самого разного рода богословских размышлений, нередко весьма абстрактных. Между тем, сама она никакой богословской абстракцией не является. Она, наоборот, как никакой другой библейский текст свидетельствует о конкретности Бога.

Конечно, Библия далека от того, чтобы изображать Бога безличной силой или безликой энергией. Вся она рассказывает нам о воле и о промысле Сотворившего мир. Но тайна личности Бога, тайна Его внутренней жизни остаётся тайной. Каков Он? Каким Он знает Себя и что Он знает о Себе?

Ответить на эти вопросы в точности, конечно, невозможно: не человеку проникать в тайны Божьей личности. Но поэма о Слове приоткрывает нам эту тайну. Что такое слово? Для нас оно — свидетельство полного осознания реальности: то, что названо словом, осмыслено и понято если не до конца, то, по крайней мере, до того предела, дальше которого мы пока проникнуть не в состоянии.

Для Бога в Его отношении к миру слово — орудие, инструмент, который Бог использует для осуществления Своих планов и замыслов. А что такое Его Слово для Него Самого? Оно существует столько же, сколько Сам Бог, — значит, Оно извечно, Оно Само Бог. Оно открывает что-то — что? Кому? Открывает Богу Бога?

Может быть: ведь Бог знает Себя, а в Его вечности нельзя быть вначале познающим, а потом познанным: здесь всё вместе и всё вдруг, Бог, познающий Себя, извечно и навсегда остаётся познающим и познанным вместе. И эта внутренняя жизнь Творца, эта тайна Его самопознания через воплощение Слова оказывается каким-то таинственным образом связана с Его Царством: Слово воплощается в личности Христа, а Христос приносит в мир Царство, связанное с полнотой Слова, которое вначале.

Жизнь Царства и наше спасение связываются тем самым с самой глубиной Божьей личности, с той глубиной, где нет и не может быть ничего случайного. А значит, и сами мы для Бога не случайны и не вторичны, мы так же Ему абсолютно важны, как абсолютно важен Он Сам Себе. В этом наша радость и наша надежда.

Иже во святых отца нашего Иоанна, архиепископа Константинопольского, Златоустого, Слово Огласительное во святой и светоносный день преславного и спасительного Воскресения Христа, Бога нашего

Всякий, кто благочестив и боголюбив, да насладится сим прекрасным и светлым торжеством; всякий раб благоразумный, да войдет, радуясь, в радость Господина своего; всякий, кто утрудился от поста, да получит ныне динарий. Всякий, работавший от первого часа, по справедливости да примет ныне должное; всякий, пришедший по третьем часе, благодарно да празднует; всякий, успевший по шестом часе, пусть ни в чем не сомневается, ибо ничего не теряет; если кто опоздал и к девятому часу, да приступит, не колеблясь; если кто поспел только к одиннадцатому часу, пусть не устрашится медлительности своей: ибо ревностно щедрый (букв. — щедрый из честолюбия) Владыка принимает последнего, как и первого; дает отдых [пришедшему в] одиннадцатый час, как трудившемуся с первого; последнего милует и о первом заботится; и тому дает, и сего одаривает. Дела принимает, и намерения приветствует; действия чтит, и устремления одобряет.

Итак, все войдите в радость Господа нашего; первые и вторые, примите награду; богатые и бедные, ликуйте друг с другом; воздержники и нерадивые, почтите сей день; постившиеся и непостившиеся, возвеселитесь ныне. Трапеза преизобильна — насладитесь все. Телец упитанный — пусть никто не уйдет голодным. Все насладитесь пиршеством веры, все воспользуйтесь богатством благости. Пусть никто не рыдает об убожестве — ибо явилось общее Царство; пусть никто не оплакивает прегрешений, ибо прощение воссияло из гроба; пусть никто не боится смерти, ибо освободила нас смерть Спасителя — угасил ее Тот, Кого она удерживала.

Разграбил (букв. — снял доспехи с поверженного врага) ад Сошедший во ад; исполнил горечи его, вкусившего плоти Его. Заранее видевший это Исайя воскликнул, говоря: «Ад огорчился (исполнился горечи), при входе Твоем» (Ис. 14:9, по Септуагинте, Синодальный перевод: «Ад преисподний пришел в движение ради тебя»). Огорчился, ибо обрушился; огорчился, ибо поруган (букв. — высмеян); огорчился, ибо умертвлен; огорчился, ибо низложен; огорчился, ибо связан. Принял тело, и был объят Богом; принял землю, а встретил Небо; принял видимое, а подпал Невидимому.

Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа? Воскрес Христос, и ты низвергнут; воскрес Христос, и пали демоны; воскрес Христос, и радуются ангелы; воскрес Христос, и жизнь властвует (букв. — обитает в своей области); воскрес Христос, и во гробах ни единого мертвого, ибо Христос, восстав от мертвых, стал первенцем из умерших — Ему слава и держава во веки веков. Аминь.

Что означает «быть чадами Божиими»? И какая нужна власть для того, чтобы ими быть? На заре еврейской истории, в дни Исхода и во времена завоевания Палестины, всё было просто.

Тогда чадом Божиим считался каждый еврей, который к народу Божию принадлежал по факту рождения евреем. Но даже в те времена быть евреем означало не только принадлежать к еврейскому народу по праву рождения, но и хранить тот союз-завет, который был заключён на Синае, а значит, и следовать Торе, данной народу через Моисея.

С течением времени взгляд на Тору и на народ менялся, и вопрос о том, кто является чадом Божиим, стал решаться в контексте следования той или иной традиции внутри яхвистской общины. Само собой подразумевалось, что речь идёт о верующих яхвистах, а не о язычниках, которых в допленную эпоху хватало и среди евреев. Но уже в эту допленную эпоху внутри общины складывались (главным образом, вокруг пророков) движения, члены которых детьми Божиими считали, в первую очередь, друг друга и своих единомышленников.

Во время плена и в послепленные времена, когда появилась Синагога, её члены стали считать детьми Божиими себя. Тут уже, конечно, речь шла не только и не столько о национальности (к Синагоге могли присоединиться даже те, кто к еврейскому народу по крови никакого отношения не имел), сколько о верности общине, а значит, и традиции, с этой общиной связанной. Традиция же предполагала и богообщение (молитву, чтение и изучение священных текстов), и просветительскую активность (изучение Торы и обучение ей детей и взрослых), и дела милосердия.

Всё это и делало человека, как говорили учёные раввины времён Второго Храма, чадом Божиим. Не случайно в евангельскую эпоху на это звание претендовали, прежде всего, фарисеи — члены религиозных братств, активно участвовавшие во всём перечисленном. Они были уверены, что они-то уж точно могут считать себя детьми Божиими: ведь все они преуспевали в делах Божиих, как они их понимали, так, как никто другой.

А первохристианская Церковь делает акцент не на религиозной или какой бы то ни было другой активности, а на той жизни Царства, которая невозможна без Христа. Конечно, активности, связанной с делами милосердия или религиозного обучения, это не отменяет, но на первый план выходит другое: общение с воскресшим Христом и то единство жизни Царства, которое объединяет с Ним Его верных, делая их, по слову апостола Павла, «телом Христовым». Это неудивительно: ведь христианство и есть не что иное, как жизнь со Христом в Его Царстве. Всё остальное — лишь следствие.

Земное служение Спасителя завершается Его вознесением. Внешнему наблюдателю может показаться, что Он просто уходит, исчезая в сияющем облаке Божьего присутствия. Уходит куда-то далеко, где Его уже не увидеть. А Он между тем отправляется туда, где и должен быть Царь того Царства, которому суждено уже очень скоро войти в мир и начать своё победоносное шествие.

В день Своего вознесения Иисус делает как раз именно то, о чём спрашивают Его апостолы: Он начинает строить Царство. Создавать его. Правда, Его ученики пока ещё по-прежнему ничего не понимают: они всё ещё надеются, что Царство будет земным, что теперь оно наконец станет всем видимо, и их Учителя признают наконец Мессией, Царём этого Царства. Они по-прежнему ждут чудес от мира сего.

Иисус же ничего им не объясняет. Он лишь говорит им: не спешите. Времена и сроки, связанные со становлением Царства, — не ваше дело. Это вообще дело не человеческое, все сроки во власти Отца. Вы же, обращается Иисус к ученикам, ждите своего часа. Ждите Святого Духа. Ждите, когда Божье дыхание ворвётся в вашу жизнь и преобразит её. Тогда и поймёте всё. Смысл слов Иисуса вполне понятен: до тех пор, пока не станешь частью того духовного процесса, который начался с появлением в мире Спасителя, Царства не увидишь. И даже Его, Царя этого Царства, не увидишь по-настоящему, не приобщившись Божьего дыхания.

Он ведь, в сущности, никуда не уходит. Он просто отправляется туда, где и должен быть царь, когда в его царстве начинаются судьбоносные события, — к престолу, в тронный зал, как в решающий момент отправляется капитан на капитанский мостик или командующий армией на свой командный пункт.

Прежде, общаясь с апостолами, Он всё время пребывал у самой границы Царства, той самой границы, что отделяет его от непреображённого ещё мира. Теперь Он направляется от границы Царства в его глубину. Это, разумеется, не значит, что больше Его апостолы не увидят. Им нужно лишь самим приобщиться к полноте жизни Царства в день Пятидесятницы. Но это у них ещё впереди. Теперь же они сидят и смотрят на небо, пока наконец явившиеся оттуда вестники Божьи не напоминают им, что их место не здесь, а в Иерусалиме, где им велено быть.

Как разнится поведение учеников Христа до Его смерти и после. Когда Иисус говорил им о предстоящей смерти и о том, что идет к Отцу, они огорчились (см. Ин. 14:28). Сейчас же, являясь свидетелями Его вознесения, они наоборот радуются, несмотря на то, что Учитель видимо их покидает: «И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо. Они поклонились Ему и возвратились в Иерусалим с великою радостью». Несмотря на то, что не было еще Пятидесятницы, апостолы уже пережили такое событие, которое перевернуло всю их жизнь. Смерть и Воскресение их Учителя изменили сердце каждого из них. Кроме того, как мы читаем в Деяниях апостолов, во время Вознесения произошло еще кое-что (см. Деян. 1:10-11). Апостолам предстали два мужа в белых одеждах, сообщив о втором пришествии Господа. Как удивительно, что, не дожидаясь, что ли, сошествия Духа, Который «научит вас всему и напомнит вам все» (Ин.14:26), Господь Сам после Воскресения «в продолжение сорока дней» являлся ученикам и говорил о Царствии Божием, и вот сейчас два мужа напоминают о возвращении Иисуса. Может быть, это и есть самое главное в празднике Вознесения? То, что мы являемся свидетелями обещания Его второго пришествия, радуясь тому, что Он идет к Отцу.

Вознесение — одно из самых загадочных событий, описанных в Книге Деяний. С одной стороны — апостолы, ожидающие, что теперь-то, наконец, их Учитель явит миру Свою власть и станет тем Мессией, которым Его хотели видеть многие, не исключая и самих апостолов. С другой — странный, на первый взгляд, уход Иисуса в какую-то неведомую духовную даль, при том, что до этого Он был так близко и никуда не собирался уходить.

Между тем, ничего неожиданного на самом деле не происходит, становление Царства идёт своим чередом. Царство ведь должно было не просто войти в мир, как оно вошло в него с Иисусом, оно должно было в мире раскрыться, а процесс его раскрытия предполагал также процесс, выражаясь человеческим языком, углубления Царства.

Прежде оно всё, целиком помещалось в Самом воскресшем Иисусе и вокруг Него; теперь оно должно было расшириться с тем, чтобы охватить весь мир. Иисус никуда не исчезает, облако, которое упоминает евангелист, — не грозовая туча, а то сияющее присутствие Божие, которое сопровождало как еврейский народ на протяжении всей его истории, так и Самого Спасителя в самые важные моменты Его земного служения.

Иисус просто отдаляется в глубину Царства, которое теперь неожиданно становится бесконечно большим. С той его периферии, где остались апостолы, центра, где пребывает воскресший Иисус, больше не видно, как не видно и Самого Иисуса. Его и прежде было видно не потому, что апостолы были близки к центру Царства, а потому, что глубина его ещё не была им заметна, как она стала им заметной теперь.

Увидеть воскресшего Христа возможно было бы и теперь, но лишь самому оказавшись внутри Царства. Для апостолов это было ещё впереди: они войдут в Царство в день Пятидесятницы, и тогда у них уже не останется вопросов, они уже не будут ожидать того внешнего торжества Мессии, которого ожидали даже теперь, в день Вознесения.

Изнутри же Царства воскресшего Христа будет видно так же ясно и отчётливо, как видели Его ученики в первые дни после Воскресения. Так, как увидел Его впоследствии Павел на Дамасской дороге, так, как видели Его впоследствии и многие другие христиане. Он становится невидимым для мира, но Своего Царства и Своих верных Он не оставляет. А в конце времён, когда Царство раскроется во всей своей полноте, преображая мир, Он снова станет видимым каждому. Как молния, которую, по собственным Его словам, не заметить будет невозможно.

Вторая книга, написанная Лукой, продолжает первую, повествование неразрывно, и не только потому, что обе книги написаны одним евангелистом, но и потому, что дела учеников продолжают дела Учителя.

Но поначалу, даже после Воскресения, ученики продолжают недопонимать как то, что они слышат от Учителя, так и то, что им отныне поручено. Они как будто не слышат Христа, говорящего им о предстоящем крещении Духом, и спрашивают Его о восстановлении политической независимости Израиля. Христос переводит их внимание на другую задачу: свидетельство миру о Нём и принесённом Им спасении, и стоит отметить, что Он рисует последовательность проповеди в соответствии с реальными возможностями апостолов поэтапно вместить поставленное перед ними: сначала в Иерусалиме, затем во всей Иудее и Самарии, и уже после этого до края земли. Первым услышать свидетельство надлежит тем, кто рядом, землякам и соотечественникам, но затем надо идти за пределы привычного мира. Иудея и Самария упомянуты рядом, для Христа нет пропастей, вырытых человеческой враждой, одна из которых возникла между иудеями и самарянами — народом, признающим Единого Бога и чтущим ветхозаветных патриархов, но чья религиозная традиция сильно удалилась от иудейской.

Но всё это будет возможно не человеческими силами, а силой, дарованной Духом Святым. С первых же строк Лука определяет одну из смыслообразующих тем своей книги: как Святой Дух действовал и действует в Церкви.

Часто ли бывает так, что мы, как «мужи Галилейские» просто стоим и смотрим? Мы под впечатлением. Может, быть от встречи с Богом. А может, от встречи с каким-то человеком, может, еще от чего… Что-то поразило нас до глубины души, хочется подольше сохранить в себе это чувство. Как сказал один небезызвестный литературный герой, «остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Нам кажется, что тут, где произошла эта встреча, тут и надо быть — ведь здесь я могу встретить Бога! Но Бог не хочет, чтобы мы стояли и караулили следующего Его появления на том же месте. К ученикам, «застрявшим» на месте Его Вознесения, Господь посылает ангелов, чтобы объяснить, что Он их видит и ждет совсем не здесь. Нужно идти дальше, нужно исполнять Его поручение, нужно делиться тем, что Он дает в этой встрече, не пытаясь оставить все себе. С Богом очень верен принцип «Когда ты думаешь, что ты стоишь на месте, — ты падаешь». Он хочет от нас движения. Движения туда, куда зовет нас Он Сам. Туда, куда ведет нас Его Дух. Без сожаления об оставленном месте встречи, но «с великою радостью» (см. Лк. 24:52).

Сегодняшнее чтение рассказывает нам о событии, которое предшествовало Пятидесятнице — о Вознесении (ст. 4 – 12). На первый взгляд оно кажется скорее печальным, чем радостным, ведь речь идёт о расставании учеников с Учителем, которое, конечно, отнюдь их не воодушевляло. Казалось бы, всё, обещанное Иисусом, совершилось, Он воскрес из мёртвых, как и предсказывал, и апостолы, кажется, едва начали привыкать к общению с Ним в этом Его новом качестве, ведь сорок дней постоянных встреч с Воскресшим — срок немалый, тем более учитывая духовную насыщенность этих сорока дней (ст. 1 – 3). И вот теперь Он вдруг снова уходит — куда? Зачем? Первой мыслю апостолов была, конечно же, мысль о Царстве: не настал ли, наконец, день, когда Царство станет несомненной для всех реальностью, властно вторгающейся в мир и очевидной для каждого? Ведь теперь, как им казалось, ждать действительно было уже нечего, всё, что должно было произойти, произошло, тем более, что и Сам Учитель говорил лишь о Своём воскресении, связывая торжество Царства именно с ним. Неудивительно, что апостолы задают Иисусу вопрос о Царстве: быть может, теперь, наконец, время пришло (ст. 6)? Быть может, Учитель уходит с тем, чтобы вскоре вернуться торжествующим Царём мессианского Царства? А им Он для того и велит возвращаться в Иерусалим (ст. 7), чтобы они приготовили Ему там торжественную встречу? Неудивительно, что, уже после того, как Иисус исчез в сияющем облаке славы Божией (ст. 9), апостолы всё ещё продолжали стоять на том же месте, быть может, ожидая, что Учитель скоро появится вновь. И лишь слова вестников Божиих, подтвердивших указание Самого Иисуса о необходимости идти в Иерусалим, заставило их сдвинуться с места (ст. 10 – 12). Торжество Царства, казавшееся ещё недавно столь близким, несомненным и понятным, вновь становилось странным, непонятным и уже, кажется, даже не таким близким. Оставалось лишь возвращаться в Иерусалим, как велел Учитель, и ждать обещанного.

Апостолы оказываются в состоянии ожидания: они уже не видят воскресшего Господа во плоти, и еще не живут Его присутствием, которое откроется им в опыте Пятидесятницы, когда они «примут силу» Святого Духа. Их состояние во многом похоже на наше. Мы и вовсе никогда не видели Господа Иисуса «по плоти», а что касается Духа, то часто мы живем чем угодно, только не Его дыханием в нас. И здесь для нас очень важно то, как прожили эти десять дней апостолы. Еще и еще раз перечитывая эти строки, мы находим в них тот путь, по которому нам следует двигаться, если мы тоже желаем «стяжания Святого Духа», обещанного всякому верующему в Иисуса. Прежде всего, это путь усердной молитвы, путь общинной любви друг ко другу и — по этому принципу избираются Матфий и Варсава — память о земной жизни Христа, о Его смерти и Воскресении.

Замечательный гимн, которым начинается Евангелие от Иоанна, приоткрывает нам тайну внутренней жизни Бога. Бог ведь личность, в известном смысле такая же, как каждый из нас. Только (и в этом «только» абсолютное различие Бога и человека) в отличие от любого из нас Он — Личность бесконечная. Ничем не обусловленная, кроме Собственной воли, а значит, Самого Себя. И потому ни в ком не нуждающаяся. И никому, естественно, не обязанная ничего о Своей жизни сообщать. Зачем Ему творение, зачем мы все — Его загадка. Нужно быть Им, чтобы узнать ответ. Но факт остаётся фактом: Он сотворил мир и нас как часть этого мира. И Он нас любит. И совсем немного, чуть-чуть приоткрывает нам тайну Своей жизни. Оказывается, Он, как и мы, не просто знает Себя. Он Себя ещё и непрерывно познаёт.

Как это Ему удаётся — Его тайна. Мы бы, конечно, не смогли одновременно знать себя в полноте, познавать во всей глубине и вместе с тем пребывать в полном покое. Да ещё и вне всех существующих в тварном мире пространств и времён. Точнее, над ними. Как у Него это получается, мы не узнаем никогда. Но в этом — полнота Его жизни. И эту полноту Он открывает миру. Проецирует её в мир. И вмещает эту полноту Своей жизни в границы человеческой природы. Конечно, не такой, как наша. Но всё же человеческой. Такой, какой могла бы быть и наша человечность, если бы не грехопадение.

А ведь это тварная природа. Сотворённая Им же. Но с самого начала мы, люди, не были одной лишь природой. С самого начала нам было дано то дыхание жизни, которое собственно и делает нас людьми. А это ведь Его дыхание. Которое дышит в нас. Его в нас присутствие. Конечно, не в той полноте, которая свойственна Его Собственной жизни. Но всё же Его. И если бы не грехопадение, мы были бы совсем другими — не благодаря какой-то особой природе, которую у нас отобрали после падения, а благодаря тому, что наша жизнь целиком определялась бы этим дыханием.

А не в той минимальной степени, в какой она определяется им сейчас, когда это дыхание в нас порой едва заметно даже нам самим. Но если Он захочет, Его присутствие в человеке может стать полным. Таким, каким оно пребывает в Нём Самом. И тогда в мир родится Человек с большой буквы. Человек, в Котором Бог будет явлен миру в полноте. И через Которого в такой же полноте каждому из нас откроется Его жизнь. Жизнь, которую и пришёл нам дать Спаситель. Жизнь в полноте и с избытком.

Греческое слово «Логос» в разных контекстах означает не только «слово», но и «смысл», «замысел», «знание», «разум» и даже «путь»... Тогда воплощение Слова — это и проявление для людей Божественного Разума, и раскрытие Его Замысла, и откровение Пути, и явление полноты Общения (Причастия), и все это — в единой Богочеловеческой личности Иисуса Христа, жившего в этом мире, ходившего по этой земле рядом с учениками, которые Его «видели, слышали и осязали» (ср. 1 Ин. 1:1).

Евангелие — это всегда свидетельство о Христе тех, кто Его знал. Мы имеем право им не поверить, можем принять их слова о благодати, истине и славе за ложь или за искреннее заблуждение, за поэтическую метафору или восторженное преувеличение — и тогда Благая Весть нас не достигнет, и мы не обретем ни смысла, ни общения, ни пути.

Евангелист Иоанн говорит здесь о сути того, чему он стал свидетелем: земной жизни Иисуса Христа. Оглядываясь назад через шестьдесят лет после описываемых им событий, он видит и называет главное: Предвечный Логос, Тот, в Ком весь смысл мироздания, весь замысел о Творении, Тот, Кто и есть Бог, — воплотился, умалил Свою жизнь до жизни человеческой и обитал на земле, общаясь с Иоанном и другими современниками. Сюда, в наш мир, сошла полнота благодати и истины, став видимой, слышимой, осязаемой, явив всем, что человеческая плоть может вместить присутствие Бога, может быть чистой от греха, может быть возвышена к жизни вечной. Слово «слава», «слава Божия» и означает видимое, постижимое явление невидимого и непостижимого Бога, не просто символ, а факт Его действенного присутствия. И апостол Иоанн свидетельствует об этом явлении Самого Бога в лице (ипостаси — по святоотеческой терминологии) Единородного Сына — Сына Божиего и Сына Человеческого, Иисуса Христа.

Здесь возникают два вопроса. Первый: верим ли мы этому свидетельству? Это не так легко, мы ведь привыкли к тому, что нам все доказывают, тем самым принуждая согласиться, а здесь нет и не может быть никаких доказательств, никакого принуждения. Так что надо принимать свое собственное решение, совершенно свободное... И второй: даже если это было, имеет ли это какое-либо отношение к моей жизни? Сами посудите: ведь это означает, насколько высокой может быть человеческая жизнь, насколько исполненной смысла и праведности. Более того, если есть присутствие Божие в этом мире, то в это присутствие можно войти, а если Бог может войти в человеческое тело, то Он может войти и в нас. Итак, возможно двунаправленное соединение нашей жизни с жизнью Божией, жизнью вечной! Довольно существенно, не так ли?

Что мы можем знать о Боге? Разве могут человеческие слова выразить то, что превыше слов и мысли? Какие книги и мудрые наставления могут адекватно описать Бога, Которого не видел никто никогда? Первая и центральная весть Евангелия от Иоанна говорит нам о Слове, Которым Сам Невыразимый выразил Себя до конца, ибо это Слово — единоприродно Богу. Это Слово не написано в книге: Оно стало плотью — Человеком, одним из нас. Если Моисей мог услышать лишь о неизреченности Имени (Бог, по сути, сказал ему: «Я — это Я, ни одно имя не может выразить Мою сущность»), то автор Евангелия видел Человека, Который мог сказать: «Я и Отец — одно», «Кто видел Меня, видел Отца». О Боге теперь можно не только услышать через слово закона, лишь ограниченно выражающего Божью волю: человек, написавший Евангелие, видел Бога, слышал Его собственные слова, ощущал тепло Его тела, стал Его учеником. Он пишет для свидетельства о том, что видел, о том, как Сын явил Того, Кого не видел никто и никогда.

Евангелие от Иоанна, как и Ветхий Завет, начинается с рассказа о Творении, и это задаёт тон, помогающий не только увидеть дни земной жизни Христа на историческом и этнокультурном фоне, но и понять их соотношение с вечностью. Свет, принесённый в мир Христом - не только метафора учения, но это именно тот свет, с которого началось Творение. Сходным образом Слово, бывшее в начале, не было тем словом, что служит единицей речи. (Как часто выражение “в начале было Слово” употребляется всуе, в отрыве от его подлинного значения!). Но человеческие словеса не могут спасти от греха и смерти.

Рассказ о Слове, обитавшем среди людей, переплетается с повествованием о человеке по имени Иоанн. Мы ещё раз можем ощутить таинственную взаимосвязь вечного и временного, на стыке которых только и можно понять раскрываемый Библией смысл нашего существования. Сам Господь, причастный вечности, войдя во временный мир, показал его важность.

Христианство не презирает временное во имя вечного, но преображает его через приобщение к вечному.

Каждое Евангелие начинается по-своему. Евангелисты-синоптики обычно рассказывают или о Рождестве, или, как Марк, прямо о Крещении; Иоанн же начинает с замечательного гимна о Слове, которое «вначале» (ст. 1 – 3). Конечно, о слове Божием немало сказано и в ветхозаветных книгах, где оно было и откровением (Быт. 15 : 1, 4), и орудием Бога в сотворённом Им мире (Пс. 147 : 18, 148 : 8). Но Слово, о котором говорит евангелист, больше откровения, данного конкретному человеку. Оно даже больше, чем простое орудие, инструмент действия Божия. Оно изначально, Его жизнь коренится в тех глубинах Божественной Личности, которые навсегда останутся скрыты от любого сотворённого Богом существа. И вот настал день, когда предвечное Слово, несущее в Себе полноту Божию, полноту Божией жизни и Божия света (ст. 4 – 5), вместило Себя в рамки человеческой природы с тем, чтобы эта полнота стала доступной каждому, кто захочет к ней приобщиться (ст. 9). И тогда в мире началась новая эпоха, эпоха наступающего Царства. Евангелист не случайно сравнивает воплотившееся Слово со Скинией (ст. 14; русскому «обитало» в греческом тексте соответствует слово, которое буквально можно было бы перевести как «разбило Скинию»): ведь Скиния ещё со времён Моисея была местом присутствия Божия, полнота которого отныне оказывается связана с личностью Того, в Ком воплощается Слово. А Он открывает полноту Царства и полноту жизни Божией тем, кто готов поверить Ему и пойти за Ним, хотя таких, как видно, оказывается немного (ст. 10 – 13). Евангелист называет эту полноту «благодатью благодати» (ст. 16): выражение греческое по языку, но еврейское по форме, означающее абсолютную, недоступную обычному человеку полноту благодати Божией. И он, конечно же, не случайно сравнивает это новое откровение с дарованием Торы (Закона) Моисею (ст. 17): ведь Тора была не только откровением воли Божией, но и реальной силой, менявшей человека изнутри, если он готов был следовать данному Богом закону. Но Тора открывала человеку Бога лишь отчасти, а Сын приобщал идущих за Ним к полноте Божией, которую увидеть человеку иначе было невозможно (ст. 18). А вместе с полнотой Божией открывалась идущим за Иисусом и полнота Царства.