Мысли вслух на Мф 14:1-12

Сегодняшний отрывок — одно из мест в Библии, где говорится о явной человеческой несвободе. Ради клятвы перед своими вельможами, пьяный царь готов переступить и через свои страхи, и через остатки совести. Интересно отношение евангелистов к личности Ирода Антиппы. Они, кажется, готовы не осуждать его, смотрят на него с некоторым снисхождением. И в самом деле, царь предстает перед нами как очень несвободный человек: он арестовывает Иоанна не по собственной инициативе, а из-за обличения Иоанном своего незаконного брака, слушает заточенного в темницу Иоанна, пытаясь бороться с интригами царицы, направленными на то, чтобы казнить пророка. И вот теперь ему «приходится» его обезглавить — опять же, против своей воли. Нужно ли говорить, что основное зло человек совершает, будучи несвободен, находясь под властью внушения, давления, обстоятельств, которым он не в силах (или не хочет) противостоять и которые влекут его в грех и смерть. Понимая это, начинаешь по-новому ценить свободу, которую дает Христос — свободу противостоять обстоятельствам, человеческому и демоническому давлению; как сказал один священник, свободу «непослушания злу».

Древние персы думали, что в мире действуют две равновеликие силы, добра и зла. Язычники полагали, что среди разнообразных божеств есть дружелюбные к человеку и враждебные ему. А на самом деле есть только один Бог, и Он милосерден. Это Откровение не так просто, как кажется. Мы любим представлять себе картины апокалиптического противостояния добра и зла, нам кажется более почетным участвовать в грандиозной битве с соответствующим противником. Поэтому иносказательное описание сути мы принимаем за буквальное описание событий.

Может быть, мы так притерпелись к жизни в аду, что не видим, сколь чудовищна обыденность. Какие мелкие, пустые, в сущности, вещи привели к гибели величайшего из рожденных женами, Иоанна Предтечи! Ну, сплясала эта девица зажигательный танец... Ну, хотела ее мамаша делать вид благопристойности, чтобы ее не попрекали за ее брак... Нам кажется неожиданным вдруг проявившийся сатанинский оскал: «Дай мне на блюде голову Иоанна». Но ведь и мы так же точно распоряжаемся жизнью людей из-за совершеннейших пустяков. Иоанн был Предтечей Христа не только потому, что возвестил Его приход и объявил о нем. Смертью своей он также возвестил о том, как мелкая зависть и сиюминутный политический расчет приведут к смерти Сына Божьего.

Читая сегодняшнее евангельское слово, важно иметь в виду, что в нашей повседневной жизни мы — та же Иродиада, и наши поступки, продиктованные мелочными и, в сущности, жалкими интересами, ведут к катастрофическим последствиям.

Когда молитвенно размышляешь об образе Иоанна Крестителя, словно бы сосредоточиваешь взор на его иконе, то понимаешь, что это какой-то совсем особый человек. Ведь есть много замечательных людей в Евангелии, людей добрых искренно любивших Господа… Но в Иоанне есть что-то, что словно бы отделяет его от всех, словно ставит немножко в стороне. «Из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя…» (Мф 11:11), наверное, именно в здесь кроется причина этого чувства недосягаемости, отдаленности. Но все-таки он был только человеком. Есть еще один человек, перед которым у нас есть это чувство недосягаемости – Мария. Она просто женщина, но она гораздо больше всякой женщины, ибо носила в своей утробе Сына всех Бога. Вот что роднит этих двух людей, кроме родства по крови. Но не только это. Оба они стали теми, через кого осуществилось рождение Христа: во плоти через Марию и в Духе через Иоанна. И оба они при этом ощущали себя смиренными, недостойными свидетелями чуда, которое происходит на их глазах. Наверное, именно поэтому в центре деисусного чина располагаются эти три иконы: Мария, Спаситель, Иоанн. И становятся как-то особенно понятными слова молитвословия: «Якоже сродством естественным и молитвенным согласием, едино вы суще, Мати всех царя и божественный предтече, мольбу сотворите вкупе о рабе, зело прогневавшем благомилостиваго, яко да ущедрит и спасет, вашими преклонься ходатайствы и огненнаго родства изменит мя.»

Жизненный путь Иоанна Крестителя является если не лучшим, то одним из лучших примеров того, что имеет в виду Иисус, говоря: «Блаженны изгнанные за праведность («за правду»), потому что им принадлежит Царство небесное». Его главной задачей стало свидетельство о грядущем в мир Мессии, но он, как всякий праведник, не мог не свидетельствовать также и о тех нарушениях Торы, данных Богом заповедей, которые происходили у него на глазах.

Конечно, можно было бы сказать, что Иоанн в этом отношении не уникален, что то же самое делали до него и другие пророки. Но, кажется, никого из великих пророков Израиля не казнили за их свидетельство. Ближе всех к этому был Иеремия, но власти всё же не решились убить пророка: такое убийство считалось страшным преступлением не только перед людьми, но и перед Богом. На то, на что не решились правители допленной Иудеи, решился Ирод. Впрочем, и он, по-видимому, был не рад тому, что сделал. Не случайно казнённый пророк стал для него вечным ужасом: услышав об Иисусе, он не случайно решил, что речь идёт о казнённом им и воскресшем Иоанне.

Вероятно, Ирод был человеком не то что бы верующим, но суеверным во всём, что касалось Бога и духовной жизни. Бог в его жизни не играл никакой роли, верующим, судя по всему, что мы знаем об этом человеке, он отнюдь не был, но у него вызывало именно суеверный страх всё, связанное с такими таинственными и загадочными для него личностями, как, к примеру, пророки. Он, вероятно, чувствовал, что за ними стоит некая особая сила, природа которой была ему непонятна, и этой силы он боялся. Но было в его жизни нечто, что заставило перебороть страх перед неведомой силой: самолюбие. Он дал слово, быть может, и спьяну, но в присутствии всех своих гостей, что исполнит любое желание танцевавшей для него и понравившейся ему девушки. И теперь делом весьма своеобразно понятой чести для Ирода стало исполнить обещанное. И он решается на убийство. А потом его начинают мучить кошмары: ему кажется, что та сила, присутствие которой он ощущал, общаясь с Иоанном, и которой так боялся, обрушится на его голову. Потому-то, узнав о новом Пророке, он и подумал, прежде всего, о воскресении Иоанна: вот она, кара, которая обрушивается на его голову за смерть Иоанна!

Во всём этом, конечно, не было ничего ни от Царства, ни от духовной жизни как таковой. Здесь был лишь ад, ад на земле, созданный Иродом для себя собственными руками. То, во что неизбежно превращается падший мир, будучи окончательно отрезан от Бога, от Христа и от Царства.

Христос собирает огромные толпы народа и кормит их хлебом. Хлеба хватает на всех, и даже каждому из апостолов удается собрать целую корзину остатков. И это Тот же Христос, который говорил, что человек жив «не хлебом единым» и отказывался заниматься социальными преобразованиями. Для понимания этого явления необходимо обратиться к библейским параллелям такого массового кормления людей — это манна, которую Бог давал Израилю в пустыне. И еще — это пророчества о том, что в торжестве Божьего Царства люди будут насыщаться хлебом. Для первых читателей и слушателей Евангелия намек на эти священные тексты означал, что Божье Царство уже реализуется в Иисусе, в Нем Бог уже пришел к людям. Этот рассказ, несомненно, ассоциировался для них с их собственным опытом божественной жизни, к которому они приобщались в преломлении хлеба (благодарение, благословение, преломление, раздача хлеба, собирание остатков — все это действия, входившие в совершение евхаристической трапезы). На ней, как и в этом рассказе основные человеческие понятия — хлеб, жизнь, Бог — навсегда связываются с личностью Иисуса.