Мысли вслух на Мк 3:6-12

Нежелание Иисуса быть известным легко объяснить хотя бы тем, что Его уже с самого начала служения хотели убить. Он уже тогда мешал всем — и было ясно, что дальше в этом смысле будет только хуже. Осторожность тут была вполне уместна, но дело было не только в ней — в конце концов, скрыть то, что делал Иисус, было совершенно невозможно. Дело было ещё и в том, что Иисус во время Своего земного служения вовсе не искал известности или популярности. Ему не нужна была массовая поддержка — Ему лишь надо было, чтобы Ему не мешали делать Его дело.

Если бы это дело было таким, каким его представляли себе многие из тех, кто готов был пойти за Ним, не имея ни малейшего представления об истинных Его задачах, массовая поддержка Иисусу, конечно, понадобилась бы. Его считали пророком и готовы были признать Мессией — в том смысле, в каком понимали тогда мессианское служение. Его хотели видеть Царём — с большой буквы, но земным. Будь земное царство целью Иисуса, Ему действительно понадобились бы и известность, и популярность, и массовая поддержка. В том-то, однако, и было дело, что земного царства Иисусу было не нужно, и земной власти тоже — ни в каком виде и ни в какой форме.

Он мог использовать любую форму падшего мира для решения конкретной задачи, но никогда не отождествлял ни с одной из них ни Своих целей и задач, ни Своего служения, ни, тем более, Самого Себя. Ему нужно было дать миру Царство, которое Он нёс в Себе, а для этого — найти тех, кто готов был стать Его учеником в том смысле, в котором Сам Иисус понимает ученичество, в смысле единства жизни с Ним, того единства, которое и приобщает человека к Царству. Для решения этой задачи никакой популярности было не нужно — такая работа, наоборот, требует скорее тишины и уединения, тут приходится работать не с массами, а с отдельными людьми во всей их конкретности.

С другой же стороны, дыхание и сила Царства должны были быть явлены миру совершенно наглядно, со всей очевидностью — не для демонстрации ради неё самой, не для того, чтобы поразить или напугать зрителей, а для того, чтобы каждому, кто хочет видеть, стало ясно: Царство действительно «приблизилось», оно входит в мир, это реальность, которой можно приобщиться.

Опасность тут заключалась в том, что люди легко могли принять действие на них силы Царства и его дыхания за цель, не понимая, что само по себе такое действие — лишь возможность, которую надо реализовать, и тут усилия человека значат не меньше, чем Божье действие. Вот поэтому-то и не ищет Иисус популярности: ведь людей, поражённых чудесами и исцелениями, было всё больше, а готовых к серьёзной духовной работе при этом больше не становилось. Званых было всё больше, избранных же оставалось по-прежнему мало. В такой ситуации Иисус, как видно, не считал необходимым специально увеличивать количество званых, предпочитая сосредоточиться на работе с избранными.

Изучив перемещения Иисуса по Палестине, некоторые исследователи Евангелия сделали вывод, что Он делал переходы в самое трудное время суток – в разгар дневного зноя. Потому что именно в это время суток было бы труднее всего воспринимать Его Слово. Очевидно, что в последние три года жизни Господь всецело посвятил себя людям, нуждающимся в Его словах и исцелении. Но, заботясь о других, Христос видел и границы своих человеческих возможностей. Мы видим, как Он чередует полную отдачу в громкой толпе нуждающихся и тихую молитву Отцу в уединенном месте.

В этом отрывке Иисус просит учеников приготовить лодку, в которой Он мог бы немного отдалиться от слушающих, чтобы они не так теснили Его. Этот момент потрясает удивительной человечностью нашего Господа, Который, устав от многолюдства, отдает Себе в этом отчет и находит способ проповедовать и одновременно находиться отдельно от народа.

В этом чтении мы видим три разных отношения к Иисусу, три разных встречи с Богом. Уверенные в своей добродетельности, религиозные учители народа — фарисеи - испытывают не просто раздражение, а ненависть к Иисусу, собираются Его убить — потому что Он нарушил религиозные правила, точнее говоря — поставил нужду живого человека выше буквы закона. Непостижимо: учители закона Божьего не узнают Бога!

Бесы очень даже узнают Бога и при встрече в страхе падают пред Ним, они явно хотели бы оказаться подальше. Их отношение к Иисусу — страх.

Великое же множество измученных больных людей теснит Его, стремясь прикоснуться к Нему. Прикоснуться к Богу — значит поверить, только верой можно коснуться Христа, войти в личные отношения с Ним. И мы видим ответ Бога на веру людей: от Него исходит сила и исцеляет всех, как сказано в параллельном чтении в Лк 6:19.

В этом чтении мы видим три разных отношения к Иисусу, три разных встречи с Богом. Уверенные в своей добродетельности, религиозные учители народа — фарисеи - испытывают не просто раздражение, а ненависть к Иисусу, собираются Его убить — потому что Он нарушил религиозные правила, точнее говоря — поставил нужду живого человека выше буквы закона. Непостижимо: учители закона Божьего не узнают Бога!

Бесы очень даже узнают Бога и при встрече в страхе падают пред Ним, они явно хотели бы оказаться подальше. Их отношение к Иисусу — страх.

Великое же множество измученных больных людей теснит Его, стремясь прикоснуться к Нему. Прикоснуться к Богу — значит поверить, только верой можно коснуться Христа, войти в личные отношения с Ним. И мы видим ответ Бога на веру людей: от Него исходит сила и исцеляет всех, как сказано в параллельном чтении в Лк 6:19.

У Клайва Льюиса в «Письмах Баламута» есть такой момент, когда старший бес пишет своему ученику, чтобы тот постарался внушить человеку, к которому приставлен, что чертей вообще нет, и это было бы его большой победой. Современные материалистически ориентированные люди действительно со скепсисом относятся к существованию нечистых духов, хотя чаще всего признают, что в черной магии и колдовстве «что-то есть». Но если человек вдруг «прозревает», то он впадает в другую крайность — неудержимой «бесобоязни». Это касается и людей, считающих себя верующими, что, вообще говоря, странно: ведь если верой мы соединяемся со Христом, Которого бесы боятся, то откуда страх? Может быть, с верой что-то не так?

Теперь о другом. Нечистые духи узнают в Иисусе Сына Божиего («И бесы веруют и трепещут» Иак. 2:19). Нужно ли объяснять, почему Иисус запрещает им говорить о Нем? Представьте себе, что у вас есть знакомый, про которого вы уверены, что он — отъявленный лгун и негодяй. И вот вы узнаете, что он вас на всех перекрестках расхваливает. Что люди о вас подумают? Понравится ли вам такая ситуация? Вот и Иисус не хочет такого «свидетельства» о Себе. Придет время, когда Его ученики будут призваны на свидетельство о Христе, но при этом их слова и дела не должны будут расходиться.

Избрание апостолов у Марка показано как часть земного служения Спасителя, Его земного пути. При этом главный акцент делается на исцелениях и очищениях, что и неудивительно: ведь именно исцеление и освобождение от тёмных сил суть главные проявления в падшем мире Царства, его дыхания, его силы. На таком фоне особенно очевидным становится и смысл призвания апостолов, смысл их служения.

«Апостол» буквально означает «посланник». В евангельские времена служение апостолов было общинным: это были, как правило, представители той или иной общины, посланные к другим с тем, чтобы засвидетельствовать нечто важное, что произошло в общине, апостолов пославшей. Речь могла идти о чуде, о важном пророчестве, вообще о каком-то событии, духовная значимость которого выходила за рамки той общины, где оно произошло.

В данном случае таким событием был приход Мессии и тот факт, что Царство, по собственному Его слову, «приблизилось». Вот это приблизившееся, готовое войти в наш мир Царство и было главным событием, о котором должны были возвестить посланные Иисусом апостолы. Одних слов, однако, тут было мало: надо было делом засвидетельствовать, что Царство действительно близко.

Таким делом и стали совершаемые апостолами силой своего Учителя исцеления: ведь они свидетельствовали, что сила Царства принадлежит не только Тому, Кто принёс его в мир, что она может проявляться через каждого, кто имеет отношение к Царству и его жизни. Если бы чудеса и исцеления мог совершать лишь Сам Спаситель, это означало бы, что Он, как богочеловек, обладающий совершенно особенной природой, принёс в мир нечто такое, что по-настоящему может принадлежать только Ему и никому больше.

Если же Его ученики могут совершать такие же чудеса и исцеления, значит, они тоже могут стать жителями Царства, могут стать, разумеется, в меру своей человеческой полноты, такими же, как Он, могут жить одной с Ним жизнью, которая качественно не будет отличаться от Его жизни. Такая перспектива открывала возможность не просто временного приобщения человека жизни Царства, но полного преображения самой человеческой природы, которая сделает человека жителем Царства не только по причастности, но и по природе — а значит, Царство и его жизнь будут даны человеку уже не на время, а навсегда.

Чем объяснить поведение фарисеев в этом отрывке? — первый вопрос. Параллельно ему — второй: а чем объяснить поведение Иисуса? Современному читателю Евангелия, воспитанному на ценностях гуманизма, легко увидеть в фарисеях этакие «исчадия ада». Сами мы безоговорочно на стороне Иисуса — и разве это не значит, что мы намного лучше их, даже если по жизни не особенно часто вспоминаем о Боге? Вдумаемся...

Фарисеи были религиозной партией с преданием, основанным на скрупулезном исследовании Закона Моисея. Многие вещи казались им самоочевидными, например, что человек с иссохшей рукой за что-то наказан Богом. Принять тот факт, что духовность может исходить из какого-то иного источника, равносильно потере всего. И если чудо исцеления в субботу налицо — оно было плодом «другой» какой-то духовности... уж не сатанинской ли?

Теперь вглядимся еще раз в наш эпизод. Вот, я свидетель очевидного чуда... Оно вторгается в мой привычно-объяснимый мир, разрушая его. Что мне легче: в ликовании сердца склониться перед случившимся с кроткой благодарностью или отвернуться, бормоча, что чудо совершено «силою веельзевула»?

С другой стороны, что значило для человека с иссохшей рукой, страдавшего уже много лет, подождать еще один день? Что стоило Иисусу подождать еще один день и не искушать фарисеев? Ведь, в самом деле, однодневное промедление на фоне целой жизни роли не играет. Но, видимо, не так для любви Божией. Можно ли отсрочить нежданную встречу? А подождать любить? Встретившиеся в данном евангельском тексте Врач и больной могли ли помедлить раскрываться навстречу друг другу? Дело не в революционности Иисуса, не в нарочитой провокационности Его поведения. Дело всего лишь в том, что Его любовь — настоящая.

Иногда поведение Иисуса может показаться прямо вызывающим. Зачем, казалось бы, надо было Ему исцелять человека с сухой рукой именно в шаббат и именно в синагоге? Это ведь было прямым и очевидным вызовом не только конкретно и именно фарисеям, но и вообще устоявшимся уже к тому времени представлениям о нормах и правилах шаббата, в частности, и о тех ритуальных запретах, которые были с ним связаны.

Обычное правило было таким: помощь человеку в шаббат, включая помощь медицинскую, оказывалась в той форме и в том объёме, какой был необходим по жизненным показаниям. Если бы, к примеру, сухая рука исцелённого человека непосредственно угрожала его жизни, никто не упрекнул бы Иисуса за исцеление. Если, однако, прямой и непосредственной угрозы жизни не было, лечение в шаббат не производилось и откладывалось до его окончания.

Можно кстати заметить, что, например, в медицинских учреждениях Израиля этими правилами руководствуются и сегодня: в шаббат проводятся лишь необходимые плановые медицинские мероприятия и оказывается необходимая по жизненным показаниям экстренная помощь. Ситуация с исцелённым Иисусом человеком явно была другой: наличие сухой руки его жизни никак не угрожало, и исцеление поэтому вполне можно было отложить до окончания шаббата. Иисус же, как мы видим, этого не делает и исцеляет человека именно в шаббат.

На первый взгляд такое исцеление может показаться демонстративным и потому вызывающим нарушением шаббата. На самом же деле всё обстоит прямо противоположным образом. В данном случае ведь речь идёт не о медицинской помощи, а об исцелении. О явлении Царства и его силы. То есть о том самом, ради чего и существует шаббат как таковой.

В евангельские времена много спорили о связанных с шаббатом ритуальных нормах и предписаниях, и за ограничениями нередко забывали главное: шаббат — не день ритуальных запретов, а день, который надо провести в Божьем присутствии. Иисус же как раз и стремится вернуть шаббату его подлинный смысл. В самом деле: может ли шаббат быть самим собой больше — не по форме, а по сути — где бы то ни было, кроме Царства? Войти в Царство и означает войти в покой шаббата — притом в полноте, какая нигде больше немыслима.

Именно это и предлагает Иисус тем, кто стал свидетелями совершённого Им исцеления — они фактически оказались на пороге Царства, все, сколько их там ни было. Но многие из присутствующих Царства вовсе не заметили — зато очень хорошо аметили нарушение связанных с шаббатом религиозных предписаний. Вот этот акцент на внешнем в ущерб сущностному, на религии в ущерб Царству и был главной помехой на пути в Царство для религиозных людей. Помехой, которую надо было преодолеть — или отказаться от пути в Царство вовсе. Тут уже каждый выбирает своё. И несёт все последствия своего выбора.

В сегодняшнем рассказе Иисус затрагивает сам смысл заповеди о субботе. Она была дана народу Божьему для того, чтобы приучить его посвящать свою жизнь Богу. Для начала — один день в неделю. В связи с этим Господь спрашивает фарисеев, что означает это посвящение — в том, чтобы просто ничего не делать в субботу (а иногда бездействие — это злодейство), или в том, чтобы делать добро? Этот вопрос напрямую обращен и к нам. Войдя в Новый завет с Богом, мы посвятили Ему всю свою жизнь — все дела, слова, мысли, все аспекты нашего бытия. Что же означает это посвящение? И каким оно должно быть? И как сделать так, чтобы жизнь оказалась посвящена не исполнению заповеди о субботе (в нашем ее понимании), а Самому Богу, Который есть любовь?

Вопрос о шаббате, о его соблюдении и нарушении в евангелиях возникает постоянно. Оно и понятно: проблема соблюдения шаббата была в иудаизме одной из основных. Целые трактаты были написаны комментаторами Торы с обоснованием того, что именно можно делать в шаббат, а чего нельзя, в каких случаях то или иное действие будет нарушением шаббата, а в каких оно допустимо.

К примеру, относительно лечения консенсус сводился к пониманию, что в шаббат можно и нужно спасти человека от смерти, если она ему угрожает, а значит, можно и нужно провести медицинские процедуры, необходимые, выражаясь современным языком, по жизненным показаниям, процедуры экстренные, без которых больной умрёт. Если же такой срочности нет, с лечением можно не спешить: ведь это — тоже работа, а работа в шаббат запрещена.

Ради спасения жизни шаббат нарушить можно, а вот ради немедленного излечения — нет. Случай с сухоруким человеком был как раз таким, когда можно было не спешить: смерть ему не грозила — он ведь уже прожил таким образом не один год, а значит, исцелить его можно было и по окончании шаббата. Иисус же смотрит на шаббат совершенно иначе, возвращая ему его изначальный смысл. Изначальный же смысл шаббата состоял отнюдь не в ритуальных ограничениях и запретах, а в том, чтобы провести день в Божьем присутствии, посвятив его богообщению целиком и без остатка.

Все запреты и ограничения в конечном счёте были направлены на то, чтобы выключить человека из той повседневной «текучки», которая сильно затрудняет богообщение, а порой делает его просто невозможным. Между тем исцеление, совершённое Иисусом, именно и являло собравшимся ту полноту Царства, которая открывала возможность богообщения, прежде народу Божию неизвестную. И вот теперь оказывалось, что ритуальные запреты, понятые чисто формально, начинали препятствовать богообщению вместо того, чтобы ему помогать.

Иисус не случайно задаёт окружающим Его людям вопрос о спасении «души», о спасении жизни. Исцеляя, Он приобщает исцеляемого Им человека к полноте жизни Царства — а Ему заявляют, что, поступая так, Он нарушает шаббат. Так что же такое тогда шаббат — полнота богообщения или система запретов ради запретов? На этот вопрос каждый должен был ответить себе сам.