Мысли вслух на 2 Кор 9:6-10

Христианская благотворительность хорошо известна в мире. Впрочем, не только христианская: такая практика знакома и иудеям, и мусульманам. Но есть между христианской благотворительностью и благотворительностью иудеев или мусульман одно существенное различие: в отличие от иудейской или исламской, христианская благотворительность — дело сугубо добровольное.

Конечно, не в последнюю очередь это объясняется тем, что христианство, как его иногда называют, — «религия любви», а любовь не терпит никакого принуждения, никакой «обязаловки». Но дело, по-видимому, всё же не только в отношениях взаимной любви, связывающих христиан между собой. Дело, наверное, в том, что христианство — вообще не религия, а просто жизнь в Царстве. Жизнь, которая не регламентируется никакими правилами и ритуалами, кроме данных Богом заповедей. Да и заповеди в конечном счёте должны стать не внешним регламентом, пусть и принятым добровольно, а тем духовным стрежнем, который организует всю жизнь человека изнутри, а не извне.

При такой жизни, разумеется, ни о какой обязательной благотворительности говорить не приходится, ведь регламентировать благотворительность означало бы, в сущности, регламентировать помощь ближнему, а жизнь в Царстве не только не нуждается в таких регламентациях: они в ней попросту невозможны. Не случайно апостол цитирует псалом о «дающем с радостью», которого «любит Бог». В самом деле, радость от добра, сделанного ближнему, только и возможна в Царстве и по законам Царства, по законам непреображённого мира настоящая радость возможна лишь тогда, когда помогают тебе.

Конечно, помогающий и в непреображённом мире может получить от своей помощи известное моральное удовлетворение, но не от того добра, которое сделано ближнему, а от сопутствующих такому деланию привходящих обстоятельств (явно выраженное чувство благодарности со стороны облагодетельствованного помощью человека, одобрение общества, даже удовольствие, вызываемое чувством исполненного религиозного долга).

Но если помогающий ближнему испытывает при этом настоящую радость, значит, его коснулось дыхание Царства. И Павел, прекрасно это понимая, призывает к благотворительности не как к утомительной религиозной обязанности, а как к проявлению отношений Царства. Отношений, без которых христианства нет.

Павел приводит традиционные для иудаизма аргументы, корнями уходящие в традиционное же представление о бедности — прежде всего как о духовном состоянии, а не как о материальном положении. На первый взгляд может показаться, что речь идёт об обмене материальных ценностей на некие духовные, вплоть до спасения.

Иногда нечто на первый взгляд похожее говорил и Сам Спаситель, предложивший, к примеру, обратившемуся к Нему богатому юноше раздать своё земное богатство и получить взамен другое, небесное. Но на самом деле тут всё не так просто. Тут не простой размен одного богатства на другое, тут скорее отказ признавать своим то, что тебе принадлежит. И речь не только об относительности права собственности как такового, о котором применительно к Царству говорить не приходится. Речь об отношении человека к тому, что он считает своим.

Что вкладываем мы в понятие «своего»? Называем ли мы так что-то принадлежащее нам по праву, заслуженное, заработанное, законно приобретённое? Или речь идёт о чём-то таком, что дано нам в пользование, может быть, даже пожизненное, но только в пользование? Относительно имущества мы все прекрасно понимаем (если, конечно, даём себе труд хоть немного задуматься), что оно дано нам в пользование, хотя бы потому, что, покидая этот мир, с собой мы его не возьмём. Что же до таких вещей, как знания, таланты или способности, то с ними ситуация зачастую менее очевидна, по крайней мере, на первый взгляд, потому, что многое или всё из перечисленного кажется принадлежащим нам неотъемлемо, причём относительно знаний, например, многие уверены, что тут они всего достигли сами.

Но человек, ставший бедняком в духовном смысле, понимает, что и это ему не принадлежит. По крайней мере, до тех пор, пока он не стал собой настоящим, а стать собой настоящим можно лишь в Божьем присутствии, которое от человека уж точно не зависит совершенно. По-настоящему человек владеет только собой, а остальное дано ему лишь на время, и оно никак не может заменить главного, того, что может дать один Бог.

В такой ситуации владение или обладание чем-то — не более, чем иллюзия. И когда человек расстаётся с этой иллюзией, он перестаёт смотреть на свои богатства (в чём бы они ни состояли) как на свои. Они даны человеку в пользование, и их можно легко передать другим, если так будет лучше для всех. Поделиться. Пожертвовать. Словом, так или иначе расстаться с тем, что имеешь, отдав это полностью (если речь идёт о материальных благах) или сделав его достоянием других в такой же степени, в какой обладаешь им сам (если речь идёт о знаниях, талантах или способностях).

И всякая церковная община, поскольку она живёт, как принято жить в Церкви с большой буквы, должна быть так же готова поделиться всем, что имеет, с нуждающимися. Не потому, что «надо» или «положено», а потому, что дыхание Божье, дыхание Царства не сможет иначе дышать в этой общине свободно. Так же, как не сможет оно дышать свободно в сердце человека, не готового делиться. Вот об этом и напоминает Павел адресатам своего послания.

Как Бог относится к человеческому богатству? По Ветхому Завету, казалось бы, все ясно: Бог благословляет богатством угодных Ему людей. То есть богатые угодны Богу. Однако Иисус, пожалуй, склоняется на сторону бедных («Трудно богатому войти в Царство»), особенно это заметно по многим притчам. А вот апостол Павел вновь говорит о богатстве как о Божьем даре. В чем же дело? Может быть, нужно понимать эти слова в переносном, духовном cмысле? Да нет, Павел говорит именно о материальных вещах, и не стоит эту фразу сразу спиритуализировать. Давайте разберемся. Уже ветхозаветные пророки обличали богатых людей Израиля за их немилосердие. И Иисус возражает не против богатства самого по себе, а против того, как люди к нему относятся и как им пользуются. Эту же линию продолжает и апостол Павел: у богатства, дарованного Богом, всегда есть цель — добрые дела, а именно к таким делам и призывает нас Евангелие.

Мысль о душе, которую надо возненавидеть, может показаться странной и даже нелепой. Почему, в самом деле, должен человек ненавидеть самое ценное, что у него есть, то самое, что делает его собой? Для точности надо всё же заметить, что речь тут идёт не о душе в том смысле, в каком употребляем сегодня это слово мы, а просто о жизни, но даже при таком понимании вопрос всё равно остаётся: зачем человеку ненавидеть собственную жизнь, данную ему Богом? Самым простым ответом может быть ссылка на грехопадение, исказившее эту самую жизнь и превратившую её в жалкое подобие того, чем она должна была быть по замыслу Божию.

Такой ответ, однако, был бы скорее ответом пифагорейца или платоника, чем верующего яхвиста. В языческом мире представление о земной жизни как о недолжном для человека состоянии было распространено достаточно широко — распространено, разумеется, среди философов, мистиков, аскетов. Они видели жизнь падшего человека во всём её безобразии и не представляли себе иного исхода, кроме отказа от неё, отказа, как им казалось, освобождающего человека от власти того зла, в котором лежит мир и в котором протекает жизнь каждого, в нём живущего. Библия, однако, нигде не говорит об отказе от жизни как о способе уйти от зла, ей чужд спиритуализм платоников или пифагорейцев.

И слова Иисуса о ненависти к собственной жизни едва ли можно понимать в спиритуалистическом смысле, будь то спиритуализм греческого или индийского типа. Одна индийская параллель, впрочем, могла бы тут быть уместной: параллель с буддизмом, с ключевым для буддизма понятием нирваны. Это, вопреки распространённому представлению, не уход в небытие, а, напротив, опыт бытия, но бытия, открывающегося лишь тогда, когда человек отстраняется от бытия иллюзорного, мнимого, неподлинного, которое он обычно и считает настоящей жизнью. Будда же вдруг осознал, что подлинное бытие и настоящая жизнь совсем не там, где их видит большинство.

Потому-то он и возненавидел жизнь почти в евангельском смысле — не той ненавистью, которая желает уничтожения ненавидимого, а ненавистью в библейском смысле слова — когда человек полностью отстраняется от ненавидимого, исключая его из своей жизни. Исключить иллюзию ради настоящего — таков опыт Будды. Христос же Сам есть это настоящее, Он несёт полноту Царства в Себе, и каждый, к Нему приходящий, оказывается перед выбором: остаться ли со своей собственной жизнью, которая раньше или позже иссякнет, или отказаться от собственного отдельного существования, отдав свою жизнь Христу и позволив распоряжаться ею Ему.

Немного напоминает буддизм, с той, однако, разницей, что буддизм — это апофатика, а христианство — катафатика. Со Христом и во Христе в мир вошло то настоящее бытие и подлинная жизнь, которые Будда предчувствовал в момент своего просветления. А чтобы их найти, нужен всё тот же отказ от своего, отдельного, конечного и потому неподлинного — иначе, без такого отказа, настоящего не обрести, будь то просветление буддистов или полнота Царства Христова.

Апостол Павел, как любящий отец, переживает за коринфскую общину, основанную им. По-отцовски трогательно он хвалится перед Македонянами их усердием в помощи Иерусалимской церкви и в тоже время тревожится, как бы похвала эта не оказалась тщетной. Он упрашивает братьев, помогающих ему, заранее пойти в Коринф, чтобы подготовить все, «дабы возвещенное уже благословение ваше было готово, как благословение, а не как побор», — так Апостол объясняет заблаговременный приход братьев в Коринф (5). Чтобы поддержать Коринфян, Павел пишет им, насколько такое служение необходимо: оно «не только восполняет скудость святых (членов христианской общины в Иерусалиме — И.Ш.), но и производит во многих обильные благодарения Богу» (12).

Апостол Павел желает также, чтобы служение, в котором они принимают активное участие, стало для самих дающих благословением Божьим. Чем более щедро раздаешь, тем более обогащаешься. Дар свободный, непринужденный, по словам Апостола, подобен семени, которое принесет плод в свое время. И «кто сеет скупо, тот скупо и пожнет, а кто сеет щедро, тот щедро и пожнет» (6). Через этот простой парадокс Павел напоминает Коринфянам о тайне присутствия Бога, достаточно сильного, чтобы обогатить всякого благодатью (8).

Продолжая разговор о взаимопомощи и о пожертвованиях, Павел обращается к духовному опыту, отражённому в традиции бедняков Господних, для которых бедность была состоянием не столько материальным, сколько духовным. Именно в их среде возникло встречающееся в Книге Псалмов изречение «кто потратил всё, раздав бедным, праведность того пребудет вовек» (ст. 9). По-видимому, изречение подразумевало не просто милостыню, а помощь общинам бедняков и пожертвования на общинные нужды. И Павел, как видно, именно в таких пожертвованиях, практика которых, возможно, уходит корнями в глубокую древность, видит образец взаимопомощи для христиан. Члены же общин бедняков Господних жертвовали не только из чувства чисто человеческой справедливости. Они видели в факте пожертвования, в готовности человека расстаться с тем, что ему принадлежит, ради ближних знак того полного предания себя в волю Божию, без которого не может быть полноценной духовной жизни.

Павлу, как видно, важна прежде всего эта духовная готовность коринфских христиан к пожертвованию, он не хочет, чтобы они воспринимали пожертвование как простую религиозную обязанность, которую необходимо исполнять постольку, поскольку являешься членом той или иной церкви. Ведь в таком случае речь шла бы уже о своего рода принуждении, на которое человек, конечно, соглашается потому, что считает это согласие своим долгом, но духовного смысла такое пожертвование оказалось бы лишено (ст. 1 – 5). Апостол же особо подчёркивает, что с точки зрения духовной, с точки зрения тех отношений, которые соединяют человека с Богом и с ближними, смысл имеют лишь действительно добровольные пожертвования, такие, которые человек делает с радостью и с полной охотой (ст. 6 – 8).

Конечно, пожертвование, сделанное из чувства религиозного долга, тоже небесполезно. Но для того, чтобы оно стало действительно полезным духовно, оно должно стать частью Царства, а это возможно лишь в том случае, если пожертвование будет сопровождаться соответствующим отношением к тому, кому оно предназначено. Между тем, отношения жителей Царства не могут быть основаны лишь на долге, настоящим их основанием может быть только любовь, доверие и благодарность. В Царстве никто никому ничего не должен, но каждый из любви готов поделиться с ближним всем, что имеет, и поблагодарить ближнего за готовность поделиться с собой. Не случайно Павел уделяет особое внимание благодарности, связывающей принимающих пожертвования как с Богом, так и с жертвующими (ст. 12 – 15). Он понимает, что именно в ней и воплощаются те отношения, которые соединяют между собой жителей Царства. Соединяют не взаимными обязательствами, а взаимной любовью.

Сегодняшнее чтение предлагает нам ещё одно свидетельство Иисуса о Себе, об Отце и о Царстве. Интересно отметить, что прозвучало оно тогда, когда Иисусу сообщили, что его хотят видеть некоторые из «эллинов» (ст. 20 – 22). Так называли иногда бывших язычников, обратившихся к Богу Авраама, но не принявших иудейской религии во всей её полноте. Уже древние пророки говорили о том, что в конце времён, когда придёт обещанный Богом Мессия, в Его Царстве остаток народа Божия соединится в один народ с остатком из язычников, ищущих истинной веры, которые признают Бога Авраама и обратятся к Нему. Потому-то Иисус и указывает на обращение к Нему «эллинов» как на ещё один признак наступления Царства (ст. 23). А вместе с тем Он свидетельствует и о том, что Его земное служение подходит к концу, что наступает день, который, конечно, не принесёт Ему ничего, кроме страдания, но без которого Его мессианское служение не получит ни завершения, ни полноты (ст. 24 – 28). И слова о предстоящей Иисусу крестной смерти впервые звучат здесь публично, и звучат как никогда ясно (ст. 29 – 33). Слова эти вызывают у слушателей недоумение: ведь даже у великих пророков Израиля о воскресении Мессии не говорится ничего, а о Его смерти есть лишь одно упоминание в Книге Исайи. Окружающим кажется, что Иисус говорит не о Себе, а о ком-то другом (ст. 34). Но Иисус вновь говорит народу, что Он не такой, каким Его ожидали увидеть Его соплеменники, что подлинный Мессия отличается и от Мессии религиозной традиции, и от Мессии народных преданий. Иисус говорит: пока свет Божий пребывает среди вас, пользуйтесь этим, времени осталось уже немного, очень скоро вы останетесь в темноте и будете блуждать на ощупь (ст. 35). Он призывает Своих слушателей довериться свету, чтобы стать сынами света (ст. 36). Евангелист же объясняет, что мешало многим поверить: страх гонений и нежелание видеть и слышать то, чего видеть и слышать не хочется (ст. 37 – 43). А Иисус между тем говорит нечто важное и о том Суде, которого верующие евреи ожидали в последний день. Он говорит: Я пришёл не для того, чтобы судить мир, а для того, чтобы ищущие света могли его обрести (ст. 46 – 47). Я, говорит Иисус, принёс в мир ту полноту жизни, которую получил от Отца, Мои слова — Его слова (ст. 49 – 50). А судом становится «слово», свидетельство Иисуса (ст. 48). В самом деле, встретившись с Иисусом лицом к лицу и услышав от Него свидетельство о Царстве, никто не мог остаться равнодушным. Каждый должен был выбирать: такое свидетельство можно было либо принять всем сердцем и пойти за Иисусом в Его Царство, либо отвергнуть вместе с Тем, Кто принёс Царство в мир. И от этого выбора зависело, чем станет человек перед лицом Божиим: жителем Царства, обретшим полноту жизни, или изгоем, обречённым на смерть.

Господь загадочно говорит нам, Своим ученикам: «Еще на малое время свет есть с вами». Да, конечно, речь идет о Его скорой гибели на кресте, ведь Слову, как зерну Божьего посева, необходимо умереть, чтобы принести плод. И Он умер — в этом, в отличие от Его воскресения, никто не сомневается — и свет, который Он принес в мир, навсегда погас для мира. Но не для тех, кто поверил Ему! Он обещал, что верующие в Него будут сынами света, носителями этого света, явленного апостолам в Воскресении. И это — одновременно и обещание и задача — не остаться во тьме, несмотря на Его очевидную для всех смерть, «ходить во свете», то есть, жить в Его присутствии, веруя в то, что Он — жив. Тогда Его смерть (через нас — и это удивительно) принесет миру много плода, откроет всем доступ к Царству Света...

Слова Иисуса о том, что пришёл час прославиться Сыну Человеческому, были Им произнесены в ответ на принесённую учениками весть о желании эллинов увидеть Его. Евангелист не упоминает ни о том, кем были те эллины, ни того, состоялась ли встреча, похоже, что нет. Скорее всего, перед нами один из примеров того, как Христос не даёт ожидаемый от Него ответ, но говорит то, что собеседникам на самом деле необходимо услышать. Не исключено, что ученики и в этот момент не до конца понимают, что Учителю предстоит пройти через страдания, и интерес эллинов для них - свидетельство открывающихся возможностей проповеди. Они мыслят количественными категориями, но Христос готовится к самопожертвованию, которое всё изменит качественно. Для спасения разобщённых людей, в том числе и эллинов, Он идёт на смерть, после чего проповедь учеников и сможет стать успешной.

На слова о том, что "ныне князь мира сего изгнан будет вон", можно бы и возразить, что зло и поныне царит в мире. Но той власти, что была у сил зла до Голгофы, они уже не имеют. Агония может быть длительной и буйной, но смертельный удар врагу уже нанесён.

Есть поворотные моменты истории человечества, которые внешне могут оставаться незамеченными, но при этом быть подлинной причиной масштабных исторических событий. Когда «некоторые эллины» просят апостола Филиппа устроить им встречу с Иисусом, наступает именно такой поворотный момент, и Господь говорит о нем: «пришел час прославиться Сыну Человеческому».

Дело в том, что вся история ветхозаветной религии происходила в вопиющем противоречии между универсальным характером данного в ней откровения Божия и узконациональным характером самой религии. Быть участником Завета с Богом и быть иудеем по крови — воспринималось как одно и то же. Пророки не раз возвещали, что настанет день, когда Господь призовет к Себе все народы, но это время относили к грядущему приходу Мессии. И вот этот день наступил.

Именно в этом универсальном контексте следует понимать слова Христа «когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе». И поэтому желание эллинов встретиться со Христом становится таким поворотным моментом истории.

Когда дело касается земного служения Спасителя, мы понимаем, что речь идёт о чем-то уникальном. В самом деле, лишь Ему одному суждено было родиться и прожить Свою земную жизнь Мессией. Никому другому этого дано не было. И всё же Его жизнь стала своего рода духовной моделью, которая подходит каждому Его последователю. Более того: никакой иной модели, позволяющей войти в Царство, нет и, по-видимому, быть не может, по крайней мере, в нашем, пережившем грехопадение, мире. Модель эта очень проста в теории и не так уж проста на практике: человек должен согласиться расстаться с собственной жизнью для того, чтобы затем снова получить её, но уже иной, в новом качестве, пригодном для Царства. Тому же, кто любит свою жизнь («душу») такой, какая она есть, в наличном состоянии, на Царство рассчитывать не приходится. Требование кажется чрезмерно жёстким, но, как видно, вызвана эта жёсткость именно спецификой падшего мира, частью которого является жизнь любого из нас. Даже Сам Иисус, над которым первородный грех власти не имеет, не был во время Своего земного служения полностью от этой специфики свободен: Он, будучи вполне и до конца жителем нашего непреображённого мира и его частью, оказался подвластен если и не греху, то смерти, хотя, разумеется не так, как мы: смерть была для Него лишь возможной, а не неизбежной, как для нас. И единственное, что может нам помочь, это готовность отказаться от нашей жизни в её нынешнем качестве, то, что Иисус называет «возненавидеть собственную жизнь». На библейском языке любовь и ненависть обозначают не те эмоциональные состояния, которые нередко подразумеваем под ними мы, а отношение приятия или неприятия тех или того, кого или что, соответственно, любишь или ненавидишь. Неприятие жизни, включая, прежде всего, свою собственную жизнь, в её нынешнем качестве и состоянии и готовность расстаться с ней ради иной, новой жизни и составляют необходимое предварительное условие для того, чтобы начать путь в Царство. Путь, во время которого прежняя наша жизнь переплавится в новую, пригодную для Царства.

Эллины, придя к Иисусу, обращаются за помощью к Филиппу. А тот зачем-то идет к Андрею. Вряд ли апостолу было страшно подойти самому к Учителю. Так же маловероятно, что Андрей был личным секретарем Христа, ведующим расписанием Учителя. Дело совсем в другом. Происходит что-то необычное. Впервые упоминаются откликающиеся на проповедь Иисуса другие народы, пускай и верящие в Того же Бога, что и иудеи. Община учеников Христа сталкивается с чем-то новым. И поэтому Филипп ведет себя очень естественно - он не спешит действовать сам. Иисус отправлял апостолов на проповедь не поодиночке, но по двое (см.  6:7). Кто знает - может, Филипп пошел к Андрею именно потому, что был с ним "в паре"? К тому же Филипп наверняка помнит, как Христос говорил: "Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них" ( 18:20). Господь так закладывает Церковь: не разрозненных верующих, но приходящих вместе к Нему учеников. Когда мы не понимаем, что делать, когда мы хотим знать волю Божию, нам не стоит полагаться исключительно на то, как слышим ее мы сами. Бог поставил нам в помощь Свою Церковь - дал нам старших, дал братьев и сестер, с которыми вместе мы можем обратиться к Нему. И так исполняется слово Его: "Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного" ( 18:19).