Мысли вслух на 2 Фес 3:6-18

Говоря о необходимости каждому работать и своим трудом зарабатывать себе на хлеб, Павел, как видно, именно с таким образом жизни связывает следование тому, по собственному выражению апостола, «преданию», которое оставил фессалоникийской церкви он сам и его сослужители (ст. 6 – 10). Упоминая неких братьев, которые ничего не делают, а только, по собственному определению Павла, «суетятся», он советует держаться от них подальше, но не с тем, чтобы относиться к ним, как к врагам, а, как видно, с тем, чтобы не участвовать в суете, которая никому не приносит никакой пользы (ст. 11 – 15). Контекст послания в целом позволяет предположить, что упомянутые апостолом суетящиеся братья суетились не только из-за сумбурности собственного характера, но, вероятно, ещё и потому, что они излишне напряжённо ожидали дня возвращения Спасителя.

Такое напряжённое, быть может, даже лихорадочное ожидание не могло не породить в церковной общине своеобразного «эсхатологического» ажиотажа, столь знакомого многим церквям самых разных эпох. По-видимому, Павел был решительным противником распространения в церквях подобного рода умонастроений. И дело тут, очевидно, не только в том, что они отнюдь не помогали, а, напротив, лишь мешали нормальной и полноценной духовной жизни, как вообще мешает ей всякая суета. Дело, прежде всего, в том, что они отвлекали христиан от главной задачи: освящения и свидетельства, без чего невозможно распространение Царства. В самом деле, весь смысл послания Павла фессалоникийской церкви сводится к тому, что возвращение Спасителя неотделимо от становления и раскрытия Царства в мире, что само это возвращение возможно, лишь как завершение процесса преображения мироздания, который определяется, прежде всего, активностью свидетелей Царства. Между тем, лихорадочное ожидание Второго Пришествия во времена апостола (как, впрочем, и во все другие), как видно, сопровождалось чем угодно, только не свидетельством о Царстве. В этом, впрочем, нет ничего удивительного: ведь такое излишне эмоциональное ожидание означает, прежде всего, то, что для ожидающих Царство ещё впереди; для них история Царства ещё не начиналась, она начнётся лишь в день Второго Пришествия, которое, в сущности, окажется для них не вторым, а первым: ведь первое, о котором свидетельствуют евангелисты, ничего для них не изменило, никак не повлияв на их жизнь.

Для христиан, живущих нормальной, полноценной духовной жизнью Царство — уже реальность, хотя оно ещё и не раскрылось во всей своей полноте; для лихорадочно ожидающих Второго Пришествия оно — лишь волнующее, будоражащее ум и сердце предчувствие, которое, конечно, имеет очень мало общего с жизнью Царства. И Павел советует верным держаться подальше от суетящихся братьев не потому, что он их ненавидит или презирает, а потому, что участие верных в такой суете не принесёт пользы ни суетящимся, ни самим верным. Первых оно не приблизит к Царству, а вторых может от него лишь отдалить. Приобщиться же к Царству можно, лишь перестав суетиться и начав жить, к чему и призывает Павел всех своих фессалоникийских братьев.

Продолжая разговор о Традиции («преданиях»), Павел, как видно, связывает её не столько с какими-то текстами, учениями и концепциями, сколько с образом жизни и с отношениями между людьми. Можно сказать, что для апостола Традиция — это навык практической церковной жизни. Конечно, Павел тут не оригинален, он лишь продолжает Традицию намного более древнюю. В яхвизме, а позднее и в иудаизме само понятие мудрости и связанной с мудростью Традиции было скорее практическим, чем теоретическим.

Речь шла об опыте праведности, о навыке праведной жизни, притом не в монастыре или в пещере отшельника, а в городе или в селе, в собственном доме и в кругу своей семьи. Но и в общине, конечно тоже: синагога ведь стала неотъемлемой частью повседневной еврейской жизни уже во времена Второго Храма, а может, и раньше, в эпоху Вавилонского плена. Вот его-то, этот опыт праведности, Павел и переносит на реалии церковной жизни своего времени. Казалось бы, речь в его послании идёт о вещах не слишком важных: о какой-то суете и вносимом ею в жизнь церковной общины беспорядках, «бесчинствах».

И речь тут явно идёт не о каком-то нарушении установленных правил или субординации, а о том беспорядочном поведении, которое само по себе делает невозможным никакую осмысленную и целенаправленную деятельность. Такая бурная и бессмысленная внешняя активность обычно бывает связана с отсутствием духовного стержня, без которого нормальное богообщение невозможно, да и сколько-нибудь последовательная деятельность тоже.

Не случайно Павел в этих случаях рекомендует, как мы бы сказали сегодня, трудотерапию: необходимость систематической работы, пусть даже просто с целью заработка, заставляет человека волей-неволей хотя бы пытаться как-то выстроить свою жизнь, а быстро становящаяся для него очевидной невозможность такого выстраивания может открыть ему глаза на собственное духовное состояние таким, каким оно является на самом деле, а не таким, каким казалось ему до сих пор.

Если человек не может сосредоточиться на регулярной повседневной работе, которая для него очевидна и которая всегда перед глазами, то тем более он не сможет сосредоточиться достаточно для того, чтобы, к примеру, осознанно работать с собственными интенциями, без чего невозможна ни сосредоточенная молитва, ни практика внутренней Торы, ни полноценная духовная жизнь вообще. Вот об этих достаточно очевидных для него, но, быть может, не очевидных для адресатов его послания вещах и говорит Павел в послании фессалоникийским христианам.

Упоминая в своём послании фессалоникийской церкви о том, что, находясь у них с миссией, Павел и его спутники зарабатывали себе на жизнь своим трудом, апостол прежде всего хочет напомнить о некоторых нравственных нормах. В самом деле, почему должна церковная община кормить тех, кого она не приглашала и не ждала в гости, особенно если эти люди намерены остаться в их городе надолго?

Обычай требовал гостеприимства сроком в три дня. Тут каждый мог попроситься на ночлег, даже не объясняя подробно, кто он, откуда и куда идёт, зачем отправился в путешествие. Но если гость хотел остаться на более долгий срок, это можно было сделать только с согласия хозяина. Кто собирался остановиться с миссией надолго, должен был как минимум предупредить о своём появлении заранее, а ещё лучше — оговорить возможность своего пребывания в городе с общиной или конкретными людьми, у которых и за счёт которых он собирался жить.

Между тем, велик был соблазн, прикрываясь разговорами о деле Божьем, пользоваться не совсем добровольным гостеприимством своих хозяев, оказываемым из уважения не столько к гостям, сколько к Тому, от Чьего имени они говорят. Но дело было не только в этом. Речь идёт ещё и простой ответственности, об ответственности за дело Божье. А это уже вопрос духовный, как и всякий вообще вопрос об ответственности или безответственности.

Просто потому, что без ответственного отношения к собственной жизни ни о какой духовности говорить не приходится. А уверенность в том, что местная церковная община или кто-то из её членов обязательно должен помочь тебе в осуществлении порученной Богом миссии, и есть пример безответственности, притом довольно яркий. В самом деле: за всякое порученное Богом ли, человеком ли дело отвечает тот и только тот, кому его поручили. И никто больше.

Рассчитывать на помощь тут можно лишь в том случае, если это же самое дело поручено не только тебе, но вместе с тобой и ещё кому-то. Если же ничего такого не было, рассчитывать ни на чью помощь нельзя. Будет, разумеется, прекрасно, если такие добровольные помощники появятся. Но нельзя требовать их появления ни от Бога, ни от людей. И если добровольных помощников нет — значит, надо делать своё дело самому. Если придётся, одному. Если, конечно, есть уверенность, что оно действительно поручено Богом.

Что такое христианская жизнь? Ответ на этот вопрос зависит от того, как мы понимаем само христианство. Что вообще означает быть христианином? Исповедовать некую христианскую религию? Но такой религии нет. Иисус не оставил миру никакой религии. Он оставил лишь небольшую общину Своих учеников, которых Он Сам приобщил к жизни Царства. И велел им продолжать начатое.

С Его помощью и непосредственным участием. Все религии, выросшие на христианской почве, — дело рук человеческих, и Павел это прекрасно понимает. Поэтому он и призывает тех, к кому обращается с письмом, не отчаиваться, пребывая в добре. Судя по тому слову, которое употребляет апостол, речь идёт не только о добрых делах, о помощи ближнему или о чём-то подобном. Речь идёт именно о пребывании в добре, во благе. Соответствующее еврейское выражение в евангельские времена означало следование Торе и пребывание на пути праведности.

Это состояние Павел противопоставляет тому, что он называет суетой, не ведущей ни к чему полезному. Конечно, суета вредна во всяком деле. Но особенно она вредна на пути христианина, как бы этот путь ни выглядел внешне. Ведь христианство — не умение что-то делать или чего-то не делать. Христианство — умение быть. Быть в единении со Христом. Жить единой с Ним жизнью, жизнью того Царства, которое Он принёс в мир. И быть той дверью, через которую дыхание Царства входит в этот мир, преображая его. А суета — активность в первую очередь.

Довольно часто — просто-таки безудержный активизм. И дело тут даже не в том, что активность эта нередко бывает вполне бессмысленной. Дело в акцентах. В акценте на то, чтобы что-то делать, а не на том, чтобы быть. В попытке деятельностью заменить своё настоящее бытие и подлинное существование. Это разрушительно всегда, но особенно в религиозной жизни: ведь духовная составляющая в жизни религиозной всегда выражена куда отчётливее, чем в любой другой её форме. А христианство ведь даже и не религия, а просто сама духовная жизнь в самом её чистом, беспримесном виде. Попытка подменить здесь бытие внешней активностью — конец пути.

Хотя внешне путь этот может как бы продолжаться, и даже иногда довольно долго. Активность всегда заметна, она бросается в глаза, и чем её больше, тем более глубокой кажется некоторым со стороны христианская жизнь такого активиста. Ищущие духовной глубины могут оказаться в проигрыше: с активистами от христианства в смысле внешней, религиозной эффектности им не сравниться. Но апостол призывает таких внешне незаметных в плане своей активности христиан не отчаиваться и не падать духом: ведь они заняты самым важным делом христианина. Они учатся жить в Царстве. Тому, без чего нет христианства.

Павел, очень серьёзно относившийся к своему служению и к своему свидетельству, всё же отнюдь не считал его истиной в последней инстанции. Он допускал, что даже вполне правильные вещи, о которых он пишет в своих посланиях, могут вызвать несогласие, и не считал это достаточным основанием для того, чтобы считать своих противников врагами Бога и Церкви. Ничего удивительного здесь нет. Ведь Павел, с одной стороны, человек Торы, а с другой — человек Царства. Как человек Торы, он прекрасно понимает, что единственное основание считать кого бы то ни было врагом Божиим — это открытое нарушение Торы, данных Богом заповедей. Когда дело касается таких нарушений, Павел не идёт ни на какие компромиссы. Когда же речь идёт о вещах важных, но напрямую с нарушением Торы не связанных, апостол не считает себя вправе отказывать несогласным в праве на духовную состоятельность. Конечно, несогласия могут быть, возможно даже отсутствие общения, когда противники разделяются и расходятся по разным собраниям, но они всё равно остаются братьями и членами той же самой Церкви Христовой. А как человек Царства тот же Павел прекрасно понимает, что для каждого человека абсолютно реален лишь один вариант духовного опыта — его собственный. Нельзя жить чужой духовной жизнью, можно только своей. Имитация чужой духовной жизни, конечно, возможна, но она духовно убивает человека. И Павел всё время старался сделать так, чтобы каждый нашёл свой собственный путь ко Христу и в Царство. На этом пути, разумеется, каждый совершал свои ошибки, иногда похожие на ошибки других, иногда нет. Но апостол признавал за ищущим Царства право на ошибку. Единственное, что было для него неприемлемо — лукавство и ложь, и, конечно, навязывание другим своего духовного опыта или своей религиозности. Тут он становился беспощаден, и неудивительно: для него всё это было абсолютно несовместимо с Царством. А в остальном Павел давал каждому свободу. Ту самую свободу Царства, без которой невозможно спасение.