Мысли вслух на Еф 4:25-32

Говорим ли мы истину друг другу? Нет, мы понимаем, что врать нехорошо, мы отвергаем ложь — теоретически. А на практике мы все время подвираем. Может быть, не говорим грубой лжи, но и истиной назвать то, что мы говорим, язык не поворачивается.

Почему это так? Возможно, мы просто боимся. Боимся реальности, того, какие мы на самом деле, боимся, что если не приврем, то все увидят нас, как голеньких, получат некое знание нас, а знание — это сила, власть. Ложь — это наша самозащита. Мы ею пользуемся, как одеждой: скрыть уязвимые, неприличные места, приукрасить себя. «Красиво не соврать — историю не рассказать».

Мы боимся и услышать истину о себе. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Пусть лучше человек заблуждается на наш счет, но говорит о нас хорошо.

Привыкнув обо всем судить по себе, мы еще и боимся говорить другим правду о них. Мы называем это «ложью во спасение», мы говорим: «Бывает такая правда, которая может убить».

Так что из всего этого вытекает? Ложь и страх, страх и ложь. И все это разъединяет и разъединяет нас друг с другом. Апостол Павел говорит нам, чтобы мы отбросили все эти ложные мотивы: не может быть ложных отношений между органами в одном теле, не может один член другому передавать что-то ненастоящее — разрушится все тело. Страшно говорить истину? А может, все-таки попробуем?

Как правило, начало этого стиха «цепляет» наше внимание. Как можно гневаясь — и не согрешать, если Сам Господь приравнял гнев к нарушению шестой заповеди Моисея «не убий»? И в той же главе Послания к Ефесянам Павел называет гнев в числе тех пороков, которые должны быть удалены от нас. Но ведь Писание столько раз говорит о гневе Божием, да и Иисус не чужд гневу! (см. Мк. 3:5). Возможным разрешением проблемы может быть Иак. 1:20, где человеческий гнев противопоставляется правде Божией. Итак, есть два разных гнева: греховный человеческий гнев и праведный гнев Божий. Объектом праведного гнева является грех, объектом греховного гнева — грешник. Тогда первую половину стиха можно понять так: либо вообще не согрешайте гневом, либо гневайтесь не греховным гневом (то есть не на грешника, а на грех). Но вторая половина стиха подводит итог в обоих случаях — «солнце да не зайдет во гневе вашем». Не надо «застревать» в гневе, его надо приносить пред Лицо Божие, чтобы Бог уничтожил его как наш грех или принял его в свой праведный гнев, а нас наполнил Своей милостью.

Говоря о грехе, Павел призывает адресатов своего послания не печалить (так в греческом тексте) Божьего дыхания («Святого Духа Божия»), печать которого они получили в день своего крещения (апостол называет его «днём искупления»). Эти слова нередко понимают аллегорически, имея в виду, что всякий совершённый христианином грех огорчает Бога приблизительно так же, как огорчил бы он человека, стремящегося соответствовать определённым нравственным и религиозным нормам. При этом предполагается, что и Бог тоже ждёт от человека такого соответствия, а не дождавшись, расстраивается.

Но это всё-таки очень уж человеческий образ, созданный человеческой же меркой и оценкой происходящего. Конечно, человеческие грехи Бога действительно не радуют. Но дело тут не в нравственности как таковой. Бог не ждёт от падшего человека совершенства — Он ведь как никто другой знает, с кем имеет дело. Важно другое. Бог послал в мир Своего Сына с тем, чтобы Он принёс в мир Царство и сделал его доступным каждому ищущему. Царство пронизано Божьим дыханием, к которому через Христа может приобщиться каждый, кто Ему доверится.

Такой доверившийся действительно сможет жить со Христом одной жизнью, жизнью Его Царства. Но греху в этой жизни места быть не может. Дыхание Царства не только охватывает человека, приобщающегося его жизни. Оно также входит внутрь человека, в глубину его сердца. Сердце христианина становится той дверью, через которую дыхание Царства входит в мир, преображая его. Мир и человек преображаются одним и тем же Божьим дыханием, которым пронизано и Царство. А грех мешает этому процессу, тормозит его.

Грех, гнездящийся в сердце, мешает Божьему дыханию, дыханию Царства пребывать в человеке. И освящению мира он тоже мешает. Образно говоря, способность человеческого сердца, отравленного грехом, пропускать через себя Божье дыхание снижается так же, как снижается способность водопроводной трубы пропускать поток чистой воды, если труба забита мусором.

Божье дыхание, угнетённое печалью — прекрасный образ, описывающий эту реальность. Всякий грех уменьшает меру полноты Божьего дыхания, пребывающего в сердце христианина. А значит, уменьшает и меру освящающего воздействия такого сердца на мир. И, в конечном счёте, отодвигает день полного и окончательного торжества Царства и возвращения Христа во славе. А значит, и день спасения самого грешника тоже.

Говоря об отношениях между христианами, апостол советует исключить, изгнать из них все проявления гнева и раздражения, как внешние, так и внутренние. Эта задача на первый взгляд может показаться совершенно невыполнимой. Можно, конечно, научиться сдерживать себя, когда дело касается слов, хотя даже такая сдержанность обычно даётся непросто.

Но как быть с внутренним миром, с эмоциями, которые, кажется, совершенно невозможно контролировать? И хорошо ли будет улыбаться ближнему, если улыбка будет притворной? Очевидно, нет: худшей профанации подлинных отношений и настоящей духовной жизни, чем надетая по случаю посещения церкви маска благочестия, доброты и любви к ближнему, наверное, не бывает. Как видно, Павел призывает своих читателей не к внешнему, а к настоящему изменению своей духовной жизни. Но как это возможно? Апостол связывает такие изменения с личностью Самого Спасителя.

Он говорит: прощайте друг друга так, как Бог простил вас во Христе. А прощение человека Богом очень далеко и от попустительства, и от стремления наказать грешника за совершённый им грех. Бог ни в чём не упрекает человека. Он принимает нас такими, какие мы есть с тем, чтобы сделать нас такими, какими Он хочет нас видеть. Духовная жизнь — в первую очередь неустанная работа Бога с нами и наша работа над собой при Его непосредственном участии. Но если мы христиане, эта работа предполагает также непосредственное участие Иисуса Христа, притом участие, осознаваемое не только Им (что само собой понятно), но и нами. Конечно, Он нередко работает и с теми, кто даже не подозревает о Его присутствии в своей жизни, но христианской в собственном смысле слова такую духовную жизнь назвать всё-таки нельзя.

А Спаситель между тем свидетельствовал о Себе как о живой Торе, и первые два (а может быть, и три) поколения христиан видели в Нём единственный за всю историю человечества пример живой Торы. Единственный потому, что живой Торой можно стать, лишь полностью избавившись от греха, а такого до Христа никому не удавалось. Христианский же путь и Павлом, и другими христианами первого поколения осознавался как путь за Христом, на котором христианин сам становится живой Торой, уподобляясь своему Учителю, который освобождает идущего за Собой от власти того греха, который мешает ему достичь поставленной цели.

На этом пути работа с собственными интенциями становится важнейшей частью духовной жизни. Именно с интенциями как таковыми, а не с их внешними проявлениями в виде резких слов и соответствующих эмоций. Вот эту работу с непосредственным участием Самого Христа и имеет в виду апостол, говоря о необходимости исключить из жизни христиан раздражение и гнев со всеми их проявлениями. Задача непростая, но с Божьей помощью и во Христе вполне достижимая.

Призывая христиан Эфесской Церкви к новой жизни во Христе, апостол Павел подробно объясняет причинно-следственную связь между верой и, как мы сегодня бы сказали, моральным обликом человека. Он говорит, что из-за невежества и ожесточения сердца язычников происходит помрачение разума. Именно оно приводит человека к отчуждению от жизни Бога. Удаляясь от Него все дальше, человек доходит до бесчувствия. Стоящее в этом месте греческого текста слово может быть переведено как «обезболивание, неспособность чувствовать боль». Вульгата (латинский перевод блаж. Иеронима) дает слово, обозначающее отчаянность, безнадежность. В сущности, речь идет о том состоянии, когда отупевший человеческий разум не может услышать голос собственной совести, не может пережить боль от собственных поступков и сострадать боли другого. Главное же, что это бесчувствие лишает нас возможности увидеть, какую мучительную боль мы доставляем своими гадостями Создателю. И от этого, говорит апостол Павел, человек предается крайнему, безудержному распутству и нечистоте. Стимулом к нему оказывается та внутренняя пустота, которая образуется потому, что бесчувственное сердце лишено общения с Богом. Распутство и нечистота не могут ее заполнить, и потому, говорит апостол, мы делаем все это с ненасытимостью, с жадностью. Это крайнее падение — смерть, из которой уже нет возврата. Выход из этого безнадежного падения открывается благодаря тому, что Сама Истина является человеку во Христе. Мы выходим из состояния невежества и ожесточения сердца, которые, как выше показывает апостол, приводят нас к безнадежной смерти, и получаем в дар возможность начать все сначала. Поэтому он и призывает нас отложить, буквально — снять с себя прежнего человека, обновиться духом ума нашего и облечься в нового человека. Все дело, таким образом, в нашем выборе. Существенно, кроме того, что так мы становимся причастны жизни Божьей и вместо бесчувственности оказываемся способны всем существом не просто знать, но чувствовать истину. Вместо языческого обезболивания человек обретает способность видеть страдание Распятого и благодаря этому избирать истину. Всегда избирать истину.

Призывая эфесских христиан к нормальной, полноценной духовной жизни, Павел говорит о необходимости для них обновления «дыханием («духом») ума» с тем, чтобы стать иными, новыми людьми, способными жить праведной жизнью, в соответствии с замыслом Бога о человеке и его предназначении. Эту новую жизнь апостол и считает христианской в собственном смысле слова (ст. 20 – 24). Такой призыв вполне соответствует общепринятым во времена Павла в раввинистической среде представлениям о духовной жизни. Их квинтэссенция выражена известным призывом возлюбить Бога «всем сердцем, всем существом («всей душой») и всеми силами» (Втор. 6 : 5). Духовная жизнь человека определяется выбором его сердца, которое на языке Библии обозначает тот центр человеческой личности, где делается выбор и принимаются решения, определяющие отношения человека с Богом и с людьми, а также формируется система ценностей, определяющая всю его жизнь. По-гречески его уже с античных времён стали называть «умом», причём греческие философы с понятием «ума» связывали то, что библейские авторы, писавшие по-еврейски, вкладывали в понятие «сердца». Именно духовное воздействие («дух») этого «ума-сердца» обновляло человека, и прежде всего его внутренний мир, то, что в Библии называют обычно «душой», под которой здесь подразумевается не привычное нам личностное начало, а внутренняя жизненная сила.

Павел в этом смысле говорит об «обновлении внутреннего человека», что и неудивительно: ведь духовное обновление человека всегда начинается изнутри, хотя в нормальном случае никогда не ограничивается одним лишь его внутренним миром. И апостол, говоря об обновлении «внутреннего человека», также считает, что за ним должна последовать перемена всей жизни обратившегося. Он не случайно противопоставляет друг другу два образа жизни: прежний, который, как видно, вели многие эфесские христиане прежде, до своего обращения (ст. 17 – 19), и новый, к которому призывает их Павел (ст. 25 – 32). Но если прежде, до прихода в мир Христа, речь шла о выборе или отвержении пути праведности, то теперь речь идёт о выборе или отвержении Царства и спасения. И апостол вновь призывает верных быть верными до конца, избрав Царство.