Мысли вслух на Ин 12:1-19

Отвечая на замечание Иуды, Господь говорит, что Он, в отличие от нищих, не всегда будет с учениками. Он ушел, но Он остался — в этом тайна нашей веры. И остался в тех самых нищих, которых якобы хотел утешить Иуда (помните: «Что сделали им, то сделали Мне» в Мф. 25?). А нищих и правда много кругом, и дело не только в денежном достатке или бедности — всем не хватает прожиточного минимума любви — чем мы не нищие? И именно благодаря этому мистическому присутствию Иисуса посреди нас — на наших улицах, в метро, у нас дома — мы можем последовать за Марией из Вифании, оказавшей своему Господу милость, помазав Его драгоценными благовониями. Оказать любовь нищим любовью — вот и наше помазание, для которого Христос всегда рядом.

Почему на улицах Иерусалима Иисуса встречает восторженная толпа? Евангелист отвечает на этот вопрос вполне однозначно: потому, что весть о воскрешении Им Лазаря распространилась по городу, ведь от Иерусалима до Вифании совсем недалеко. И, конечно, многие тогда подумали, что пришёл, наконец, долгожданный Мессия: ведь именно Его приход ознаменует начало того всеобщего воскресения, предшествующего последнему Суду, в которое верило и которого ожидало тогда большинство верующих евреев. Казалось бы, эта вера и эти ожидания вполне соответствовали той главной цели земного служения Спасителя, до осуществления которой оставалось уже совсем немного. Победа над смертью была близка; казалось, ничто уже не мешает заявить о ней прямо. И всё же было нечто, существенно отличавшее народные ожидания от грядущей в мир новой реальности. И слух о воскресении Лазаря, а точнее, реакция на него иерусалимской толпы, ясно, как ничто другое, обозначал это различие. Как видно, народ действительно ждал и желал всеобщего воскресения. Но воскресение это он видел, как возвращение к той понятной и привычной жизни непреображённого мира, которая, если только избавить её от болезней и угрозы неизбежного конца, казалась ему идеалом. Конечно, предполагалось также разрешение всех социальных проблем: в мессианском Царстве не будет не только больных, но и бедных, все будут сыты и, если не богаты, то, по крайней мере, зажиточны. И многим из тех, кто приветствовал Иисуса, казалось, что теперь, когда «процесс пошёл», Он, наконец-то, объявит Себя Мессией открыто и примется за то, чего от Него давно ждали: изгонит из Иудеи римлян и других язычников, станет во главе новосозданного государства, решит все социальные проблемы, издаст справедливые, основанные на Торе, законы, а все проблемы решит чудесным образом, так же, как действовал Он до сих пор, исцеляя, воскрешая и насыщая. И, быть может, лишь Сам Иисус знал, что ничего такого не будет. А воскресение начнётся лишь в момент Его смерти на кресте, когда откроются гробницы и из них выйдут первые праведники, воскресшие не к прежней, а к новой жизни, к жизни того Царства, которое Он принёс в мир.

В некотором трепете перед величием вспоминаемых событий, хочется поделиться мыслями о Входе Господнем в Иерусалим не своими, а преподобного Андрея Критского (ум. 720 или ок. 726 г.). К сожалению, практически никто из нас не слышит его трипеснеца (краткого канона) на повечерии, и потому эти мысли преподобного, прямо скажем, малоизвестны. Вот несколько тропарей (пер. с греч.):

«Проходя жизненный путь, Спасе мой, Ты волей Твоей взалкал, желая спасения всех; Ты возжаждал обращения уклонившихся от Тебя».

«Приготовься, душа, прежде исхода, приготовься к будущей жизни, и со стремящимся ради тебя пострадать Христом, постарайся со-пострадать, и со-распяться, и умереть с Ним».

«Все верные, прилепившиеся ко Господу, стремящемуся пострадать, будем готовы на оплевание, на поругание, и на унижение, чтобы прославиться с Ним пречистыми Его Страстями».

«Украсив жизнь целомудрием и мудро сохранив веру, изыщем образ праведности, чтобы, мужественно сопровождая Христа, сораспяться с Ним».

«Страшное недоразумение», так называет владыка Антоний митрополит Сурожский ликование народа, встречающего Христа у ворот Иерусалима. Казалось бы торжество, казалось бы радость, но вот какой вопрос нам хочется задать себе в этот момент. А рад ли Иисус этой радости? Возможно, для Него это опять искушение пойти по пути политического вождя? Наверное, нет, наверное, к этому моменту Он все уже понимал и смотрел на людей, машущих пальмовыми листьями с тихой грустью. Но если так, если люди сами не понимали, о чем они радуются, как могло случиться, что эти слова: «Осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне» встали в высшей точки литургии? Мы должны усмотреть в этом смысл. На самом деле жители Святого города и множество собравшихся в нем паломников участвуют в происходящем дважды: один раз с осанной, один раз с «распни Его». Многие атеисты даже усматривают в этом некое противоречие. Конечно, никакого противоречия здесь нет. Просто произошло разделение, словно разделение зарядов в электрическом поле: отрицательные в одну сторону, положительные – в другую. И нам очень важно, в какую сторону мы пойдем, с кем мы. Пусть мы не понимаем путей Божиих, которые проходят перед нами. Мы с Богом.

Представим себе маленькое местечко — Вифанию, где собрались Иисус с учениками на очередную вечерю. Там же был и Лазарь, недавно воскрешенный Иисусом, его сестры Марфа, Мария и, может быть, какие-то другие близкие люди. Вифания еще помнит горе этих сестер, недоумение учеников, слезы Иисуса и удивительное чудо воскресения. И вот, многие, вероятно, участники и свидетели этого чуда собрались за одним столом. Как всегда ведется беседа, Иисус что-нибудь рассказывает или, наоборот, слушает Своих близких, поддерживает взглядом, улыбкой, словом. Трапеза уже началась. И вот одна из сестер совершает поступок, о котором услышит любой человек, слушающий проповедь Евангелия (см. Мф.26:13). Дом наполняется благоуханием мира и принесенной Иисусу любви. Все молчат. Молчит Сам Иисус и все присутствующие, не зная, как реагировать, а, может быть, и поняв, что облеченная в слова реакция не нужна. И только кричит пустота в сердце Иуды, которая не заполнена любовью. Это можно назвать чем угодно — предательством, лицемерием, расчетливостью, алчностью, выставлением своего мнения, как самого важного и т.д. Кроме всего этого, в перечисленном списке могут стоять весьма нужные и полезные людям качества. Но одно ясно — это «нелюбовь». Любовь можно вытеснить или заменить, можно правильно и праведно действовать (как фарисеи, например), но без любви, и тогда это не имеет ценности, потому что сметает все на своем пути. Попробуем на предстоящей страстной неделе, прежде чем что-либо сделать, пригласить в свое сердце Любовь, а значит, и Христа. Ведь там, где есть Любовь — там и есть Бог.

Вообще-то совершенно разумная мысль: не тратить деньги на какие-то символические действия, а пойти и раздать нищим. А Иисус почему-то одобряет этот жест, не приносящий никакой практической пользы...

Почему Мария помазывает ноги Иисуса и вытирает своими волосами? Ведь совершенно очевидно, что она ни секунды не думала о погребении Его. Наверное, если бы мы спросили её, зачем она это сделала, она не смогла бы ответить. Но Иисус не спрашивает. Он без слов понимает главное: она сделала это из любви. И всё остальное уже не имеет значения — даже безумный поступок, совершённый из любви, прекрасен и драгоценен, более того, такой поступок обретает более глубокий смысл, чем мог представить себе человек, совершающий его. Но есть одно маленькое примечание: всё это действительно лишь для тех случаев, когда движущая сила — любовь и только любовь. Как только появляется какой-то другой мотив — бессмысленный поступок остаётся бессмысленным.

Увидев, как Мария помазала Христа миром, Иуда практично предлагает жертвовать расходуемые подобным образом средства на социальные нужды. Евангелист отмечает, что Иуда в этот момент уже задумал предательство, но, окажись мы в тот момент рядом, большинству из нас, пожалуй, аргументация Иуды показалась бы убедительной, до такой степени его рассуждения соответствуют повседневному «здравому смыслу». Реакция других апостолов, не ставших предателями, была сходной. Но то, что совершила Мария, было проявлением любви, превышающей и нарушающей привычный ход повседневности, воспринимаемой как незыблемая норма.

Практичность же оказывается соблазном, и даже необходимость социального служения, оправданная сама по себе, может стать предлогом для совершения зла и отвержения любви. Христос вовсе не отвергает необходимость практического служения, Его слова о том, что нищих всегда имеете с собою, как раз и указывают на необходимость помогать нуждающимся, а вовсе не отрицают милостыню, как некоторым хотелось бы истолковать. Не отвергает Он и хозяйственное служение Марфы. Но без любви социальные программы вырождаются, и не в этом ли корень крушения социальных экспериментов ХХ века?

Вопрос приоритетов в духовной жизни оказывается одним из важнейших. В самом деле: миро дорогое, стоит ли тратить его так, как Мария? Не излишняя ли это роскошь? Ответ звучит тут же: нищие есть и будут, а Я у вас один. И Я с вами не навсегда, Мой земной путь идёт к концу. Другого такого события в вашей жизни не будет. Ответ прост и ясен. А вот вопрос (особенно многим сегодняшним христианам) не вполне. Мы привыкли к тем словам, которые говорим, не всегда понимая, что они означают. К словам о том, что Христа надо уметь увидеть в каждом нищем. При этом забывая о том, что, если мы не научились видеть Его по жизни, если никогда не встречали Его прежде, то ни в каком нищем Христа нам не увидеть.

Это ведь не легче, а труднее, чем увидеть Его так, как видели апостолы после Воскресения. И даже так, как Павел на Дамасской дороге. Чтобы в нищем увидеть Христа, этого нищего надо до Христа поднять. И сделать это может лишь сам христианин, с этим нищим общающийся. И только в том случае, если Христос Сам подведёт его к нищему. А иначе, скорее всего, никакого Христа рядом не окажется. И нищие окажутся лишь средством. Средством для исполнения религиозных обязанностей, например. Всем ведь известно, что дела милосердия входят в число религиозных обязанностей и иудея, и христианина.

Вот только религиозные обязанности сами по себе в духовном отношении ничего человеку не дают. К Богу не приближают. Христа не открывают. Они лишь отягощают человека. Осложняют ему жизнь. И в конце концов оставляют старающегося эти обязанности исполнить наедине со своей человеческой природой. А вот тогда уже духовный срыв неизбежен. Вором такой исполнитель религиозного долга может и не стать, а вот мизантропом станет наверняка. Дела милосердия без Бога, без Христа на редкость утомительны. А худшим видом мизантропии является как раз религиозный её вид. Потому, что тут мизантропия соединяется обычно с ощущением своей абсолютной, до небес, религиозной правоты. Той самой правоты, которая способна с небес низвергнуть в самый ад.

Как часто бывает, среди людей, вовлечённых в события, мало кто понимает смысл того, что происходит, а часто и вовсе никто. Толпы народа приветствуют Царя, но вряд ли присутствовавшие при Его входе в Иерусалим были способны услышать, что Его царство не похоже на все земные царства, что Иисус не собирается заменять одних земных правителей на других, столь же привычных. Были ли услышавшие о воскрешении Лазаря способны понять, что происшедшее - не единичное чудо, но залог всеобщего Воскресения?

Нам трудно понять до конца чувства иерусалимлян и собравшихся в городе паломников, но ждут они явно не того, с чем идёт Христос. А ведь Он идёт на страдания, которые многими из первоначально приветствующих не будут поняты, и знает об этом. Даже поверхностное принятие Христа, подобное приветствиям ликующих толп, может стать основой для более глубокого понимания того, что Он принёс в мир. Но может и не стать, если первоначальное приближения к Нему принять за полноту понимания.

Торжественный въезд Иисуса в Иерусалим — пожалуй, единственное явное и публичное Его свидетельство о Своём мессианстве. Теперь, когда до завершения земного пути оставалось совсем немного, уже не было опасности, что Его поставят во главе какого-нибудь мессианского восстания, хотя собственные Его ученики как раз на такое восстание и надеялись, притом до самого конца. А евангелист между тем подчёркивает: народ приветствует Иисуса как Мессию прежде всего потому, что по городу широко распространились слухи о чудесном воскресении Лазаря. Это было понятно: ведь, если хотя бы один человек действительно воскрес из мёртвых, значит, наверное, настал тот самый день Суда и всеобщего воскресения, о котором говорили пророки.

А воскресивший — очевидно, Мессия. Логика эта была простой и понятной, она вполне укладывалась в рамки народных мессианских представлений. На деле же всё было совсем не так просто. Народные представления о Мессии не шли дальше образа Мессии как великого земного Царя. Конечно, Царь этот представлялся не обычным человеком. Он мог, например, творить чудеса и даже воскрешать умерших. Но Его Царство представлялось царством вполне земным. И жизнь этого земного царства тоже была, в общем-то, вполне земной.

Конечно, полностью соответствующей Торе. Конечно, с той мерой близости Божьего присутствия, без которой приход Мессии был немыслим. И, конечно, без того торжества смерти, которое свойственно нынешней эпохе. Но люди оставались теми же. Только они становились праведными и благочестивыми. В лучшем смысле этих слов, но всё же по-земному. Воскрешение Иисусом Лазаря вполне укладывалось в рамки этих представлений о Царстве. Никто не думал, что такое воскрешение — лишь предварение. Подготовка к главному. Лазарь ведь воскрес не в ту новую жизнь, которую принёс с Собой Иисус.

Он воскрес благодаря этой новой жизни. Но он не вместил её в себя. Его природа осталась прежней. Он вернулся к той жизни, какой живут люди непреображённого мира. А Спаситель пришёл, чтобы дать человеку больше. Чтобы приобщить его к полноте жизни, а не к малой её части. Вот этого-то и не могли понять те, кто приветствовали Его на иерусалимских улицах. Они думали, что главное уже произошло, а оно было ещё впереди. Но об этом не знали пока даже ближайшие ученики Иисуса. Знал лишь Он один.

Эллины, придя к Иисусу, обращаются за помощью к Филиппу. А тот зачем-то идет к Андрею. Вряд ли апостолу было страшно подойти самому к Учителю. Так же маловероятно, что Андрей был личным секретарем Христа, ведующим расписанием Учителя. Дело совсем в другом. Происходит что-то необычное. Впервые упоминаются откликающиеся на проповедь Иисуса другие народы, пускай и верящие в Того же Бога, что и иудеи. Община учеников Христа сталкивается с чем-то новым. И поэтому Филипп ведет себя очень естественно - он не спешит действовать сам. Иисус отправлял апостолов на проповедь не поодиночке, но по двое (см.  6:7). Кто знает - может, Филипп пошел к Андрею именно потому, что был с ним "в паре"? К тому же Филипп наверняка помнит, как Христос говорил: "Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них" ( 18:20). Господь так закладывает Церковь: не разрозненных верующих, но приходящих вместе к Нему учеников. Когда мы не понимаем, что делать, когда мы хотим знать волю Божию, нам не стоит полагаться исключительно на то, как слышим ее мы сами. Бог поставил нам в помощь Свою Церковь - дал нам старших, дал братьев и сестер, с которыми вместе мы можем обратиться к Нему. И так исполняется слово Его: "Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного" ( 18:19).

Когда дело касается земного служения Спасителя, мы понимаем, что речь идёт о чем-то уникальном. В самом деле, лишь Ему одному суждено было родиться и прожить Свою земную жизнь Мессией. Никому другому этого дано не было. И всё же Его жизнь стала своего рода духовной моделью, которая подходит каждому Его последователю. Более того: никакой иной модели, позволяющей войти в Царство, нет и, по-видимому, быть не может, по крайней мере, в нашем, пережившем грехопадение, мире. Модель эта очень проста в теории и не так уж проста на практике: человек должен согласиться расстаться с собственной жизнью для того, чтобы затем снова получить её, но уже иной, в новом качестве, пригодном для Царства. Тому же, кто любит свою жизнь («душу») такой, какая она есть, в наличном состоянии, на Царство рассчитывать не приходится. Требование кажется чрезмерно жёстким, но, как видно, вызвана эта жёсткость именно спецификой падшего мира, частью которого является жизнь любого из нас. Даже Сам Иисус, над которым первородный грех власти не имеет, не был во время Своего земного служения полностью от этой специфики свободен: Он, будучи вполне и до конца жителем нашего непреображённого мира и его частью, оказался подвластен если и не греху, то смерти, хотя, разумеется не так, как мы: смерть была для Него лишь возможной, а не неизбежной, как для нас. И единственное, что может нам помочь, это готовность отказаться от нашей жизни в её нынешнем качестве, то, что Иисус называет «возненавидеть собственную жизнь». На библейском языке любовь и ненависть обозначают не те эмоциональные состояния, которые нередко подразумеваем под ними мы, а отношение приятия или неприятия тех или того, кого или что, соответственно, любишь или ненавидишь. Неприятие жизни, включая, прежде всего, свою собственную жизнь, в её нынешнем качестве и состоянии и готовность расстаться с ней ради иной, новой жизни и составляют необходимое предварительное условие для того, чтобы начать путь в Царство. Путь, во время которого прежняя наша жизнь переплавится в новую, пригодную для Царства.

Есть поворотные моменты истории человечества, которые внешне могут оставаться незамеченными, но при этом быть подлинной причиной масштабных исторических событий. Когда «некоторые эллины» просят апостола Филиппа устроить им встречу с Иисусом, наступает именно такой поворотный момент, и Господь говорит о нем: «пришел час прославиться Сыну Человеческому».

Дело в том, что вся история ветхозаветной религии происходила в вопиющем противоречии между универсальным характером данного в ней откровения Божия и узконациональным характером самой религии. Быть участником Завета с Богом и быть иудеем по крови — воспринималось как одно и то же. Пророки не раз возвещали, что настанет день, когда Господь призовет к Себе все народы, но это время относили к грядущему приходу Мессии. И вот этот день наступил.

Именно в этом универсальном контексте следует понимать слова Христа «когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе». И поэтому желание эллинов встретиться со Христом становится таким поворотным моментом истории.