Мысли вслух на Мк 11:27-33

Вопрос о власти касался, конечно же, не формально-юридической стороны, а духовной. Слушающие Иисуса люди, люди вполне и глубоко религиозные, задают его, желая узнать, откуда у Него та сила, которой Он совершает Свои чудеса и исцеления. Иисус же задаёт им встречный вопрос, казалось бы, не имеющий отношения к теме — вопрос о тех омовениях («крещениях»), которые совершал Иоанн. На самом деле, однако, связь тут есть, и касается она смысла заданного Иисусу вопроса — смысла духовного в первую очередь. Слушающие Иисуса — представители религиозной власти и учителя Торы, названные здесь «книжниками», — хотят знать, от кого Иисус получил те полномочия, которые позволяют Ему делать то, что Он делает.

Странно, казалось бы, было говорить о полномочиях в деле Божьем, но ведь религиозное сознание всегда остаётся верно себе, и для религиозного человека даже действие Божьей силы подлинно лишь тогда, когда оно вписывается в рамки тех или иных религиозных критериев. Бог может действовать только «правильно», а если налицо проявление силы, действующей «неправильно», значит, эта сила не может быть Божьей. Заданный Иисусу вопрос был именно вопросом о критериях, от Него хотели, чтобы Он обосновал «правильность» той силы, которой исцелял и творил чудеса.

В таком контексте встречный вопрос об омовениях Иоанна был вполне уместен. Дело не только в том, что сила тут и там была одна и Источник её был один, дело ещё и в способности увидеть и узнать. Тот, кто не мог или не хотел увидеть духовную подлинность и чистоту совершаемого Иоанном, не увидел бы духовную подлинность и чистоту совершаемого Спасителем. Между тем слушавшие Иисуса не хотели видеть очевидного — они ведь больше были озабочены тем, что подумают о них люди, чем истиной. В таком духовном состоянии настоящего не увидишь, на что и указывает Иисус слушающим Его священникам и учителям Торы.

Было задано два вопроса, один Спасителем старейшинам, один старейшинами Спасителю, - и на оба не было дано ответа. Но какие разные эти два не-ответа. Во-первых, разные мотивации: страх за свое положение в первом случае и мессианское достоинство во втором. Но главное, что то, что учителя Закона и старшие священники не отвечают, говорит лишь о том, что они не только не хотят принять Радостной Вести, но не хотят принять и Божьей помощи в Ее осознании, чем предстает нам Предтеча; их не-ответ ни о чем, кроме их неверия, не говорит.

Не-ответ же Иисуса говорит о многом. Во-первых, это установление миссии Иоанна как Предтечи, доказательство того, что те, кто не принимают Иоанна, не принимают и Иисуса. И во-вторых, это пророчество Его собственного Конца, указание на то, что он будет подобен иоанновому. Иными словами, это самое главное о земном служении Христа.

Отвечать вопросом на вопрос — вполне в еврейском духе; но ведь Иисус никогда ничего не делает случайно, и вопросом на вопрос Он отвечает, конечно, не ради победы в споре и не для того, чтобы уйти от ответа (когда Он не считал нужным отвечать, Он обычно просто молчал). Во встречном вопросе явно есть смысл. Но какой? Сам вопрос касается темы животрепещущей, ведь Иоанн, его проповедь, совершаемые им омовения («крещения») и сама его смерть мученика-праведника были у всех на слуху; неудивительно, что в народе его считали пророком, человеком Божьим. Но дело, быть может, даже и не в заданном Иисусом вопросе и даже не в том, что отвечают Ему спрашивающие. Дело в том, как они это делают. Главная их задача — не поиск истины, и даже не ответ как таковой, а собственный авторитет и личная безопасность. Ситуация типична, ведь и сейчас диалог с Ним строится примерно так же. Нередко мы задаём Ему вопрос и не получаем ответа, и удивляемся: почему? А Он в Свою очередь задаёт нам встречный вопрос, ответ на который нередко очевиден, и смотрит, что для нас важно: Он Сам, Бог, истина или личное благополучие. И если благополучие оказывается на первом месте, Он не отвечает. Не потому, что осуждает и отвергает нас, а потому, что дальнейший разговор теряет всякий смысл.

Что можно ответить на вопрос, когда ответ достаточно очевиден? Можно ответить, как есть. Можно попытаться обмануть собеседника. А можно просто промолчать, когда очевидного признавать не хочется, а лгать не позволяют убеждения. В нашем падшем мире молчание иногда действительно бывает золотом. Но не всегда. Иисус молчит тогда, когда не видит смысла отвечать, понимая, что никто всерьёз не ждёт от Него ответа. А Его собеседники молчат потому, что не решаются ответить по существу. И тут уже неважно, что им мешает: страх перед народом или боязнь обнаружить собственную богословскую или религиозную несостоятельность. Важно, что в их ответе присутствует лукавство, никак не совместимое с честным поиском истины. Одного этого достаточно для того, чтобы закрыть человеку путь в Царство. А Иисус никогда не ведёт беседы ради бесед, Ему не нужен диспут сам по себе, Он не ставит Себе целью доказать кому бы то ни было Свою правоту. У Него совсем иная задача: спасти как можно больше людей, приобщив их к жизни того Царства, которое Он принёс в мир. И потому Он отказывается отвечать фарисеям на заданный Ему ими вопрос. Он не видит смысла в обмене репликами, которые никого не спасут и никому не помогут.

Фарисеям истина не нужна. Они обдумывают варианты ответов на вопрос, поставленный Христом, но даже для себя они не ставят вопрос: а какова же истина? Привычная интеллектуальная игра, перебирание вариантов (этот ответ даст такие последствия, а из этого выльется то-то и то-то) заслонили необходимость встать перед лицом истины и принять ее.
Это — древнее и одно из современнейших искушений. Тончайшие логические ходы и комбинации виртуальных моделей становятся привычным способом не только познания мира, но и ухода от реальности. И тогда мы рискуем отвернуться не только от того, что нас окружает, но и от Того, Кто и есть Истина.

Сегодняшнее чтение посвящено нескольким, на первый взгляд, никак не связанным между собой, темам. Но так кажется лишь на первый взгляд; при более внимательном прочтении связь между ними заметить нетрудно. Своеобразной рамкой рассказа становится притча о смоковнице, засохшей по слову Иисуса за то, что она не принесла плода тогда, когда её плоды понадобились Спасителю. При этом в тексте прямо сказано, что плодов на дереве не было потому, что время этих плодов ещё не пришло (ст.13). А позже образ засохшего дерева становится поводом для беседы Иисуса с учениками о том, что такое настоящая вера (ст.21–26). И из этой беседы становится очевидно, что настоящая вера проявляется вовсе не в том, чтобы одним словом засушивать деревья или передвигать горы. Образ горы, послушно бросающейся в море, — всего лишь образ. Речь о другом: если вера настоящая, для неё в этом мире нет преград. Она принадлежит не этому миру, а Царству Божию. А в Царстве нет места тем непреложным природным законам, которые определяют жизнь этого мира. В Царстве действует воля Бога Живого, и всё в нём определяется этой волей и отношением к ней человека. Ведь на библейском языке вера обозначает, прежде всего, доверие человека тому, в кого он верит. И вера в Бога означает доверие к Нему и к Тому, через Кого Царство вошло в этот мир. А мера такого доверия определяет всё, в том числе вопросы жизни и смерти. И касается это, как видно, не только людей, но даже и деревьев. По законам этого мира смоковница не должна была приносить плоды в то время, когда к ней подошёл Иисус. Но по законам Царства она должна была плодоносить — и засохла потому, что не принесла плода. Иисус несёт Царство с собой, и всё, оказавшееся в этом Царстве, или преображается, или, не преобразившись, разрушается. Но человек не дерево, и потому для человека его судьба в Царстве определяется его собственным выбором. И в заключительной части сегодняшнего рассказа (ст.27–33) говорится как раз о том, что мешает человеку сделать правильный выбор. С одной стороны, храмовая верхушка («первосвященники») и учёные богословы («книжники») не хотят признать в Иоанне пророка потому, что после такого признания им пришлось бы отказаться от многого в их собственном, уже ставшем привычным, укладе религиозной жизни. Пришлось бы признать, что их религиозное лидерство, очевидное и для них самих, и для многих других, на самом деле далеко не столь очевидно, да и вся их жизнь вовсе не так нравственно и религиозно безупречна, как они привыкли думать. Вряд ли найдётся кто-нибудь, кому такое признание даётся легко, и не каждый в подобной ситуации решается на правильный выбор. Но и просто отбросить то, что говорит пророк Божий, страшно, тем более, если такой пророк пользуется авторитетом и уважением среди простого народа. И тогда человек нередко решается на то, на что решились в конце концов первосвященники и книжники: промолчать, уйти от определённого ответа, а значит, и от определённого решения вопроса. Когда тяжёлую проблему очень не хочется решать, появляется соблазн уйти от неё, даже, может быть, попробовать вовсе о ней забыть. Но, если этому соблазну поддаться, отношения с Богом становятся невозможны в принципе, ведь даже чётко и однозначно выраженное отрицание всё же оставляет Богу возможность какого-то воздействия на отрицающего, между тем как отсутствие выбора (и, соответственно, отсутствие определённой позиции) делает такое воздействие совершенно невозможным: ведь в таком случае Богу пришлось бы принимать за человека принципиально важные для него решения, а этого Бог делать не хочет, оставляя свободу выбора человеку. Тут уже, конечно, не приходится говорить ни о каких доверительных отношениях, ведь любые отношения предполагают готовность делать выбор, принимать решение и исполнять его. Та же ситуация сложилась и с теми торговцами, которых Иисус выгнал из Храма (ст.15–18): им там действительно было не место, но присутствие их в Храме стало уже одним из тех народных обычаев, которые нередко в глазах массы верующего народа становятся неотъемлемой частью подлинной Традиции, хотя чаще всего к этой Традиции они никакого отношения не имеют. И храмовая верхушка, и учёные богословы, конечно, не могли этого не понимать. Но и в этом случае проблему предпочитали замалчивать: слишком много волнений вызвали бы попытки что-то изменить, слишком много интересов оказалось бы затронуто. Проще казалось попытаться избавиться от нарушителя спокойствия, чем решать проблему (ст.18). Так нежелание сделать выбор порождает желание любой ценой избавиться от источника беспокойства.

Почему Иисус иссушил смоковницу всего лишь за отсутствие смокв, которых она, к тому же, и не могла еще иметь? Понять это можно только как притчу в действии, которую Господь показал своим ученикам. Дело в том, что еще в Ветхом Завете смоковница была образом Израиля (см., например, Иер. 24:1-6). Кроме того, подобного рода притчи неоднократно разыгрывались пророками (Иер. 27:1 и слл., Иез. 4:1 и слл.). Поступая по примеру пророков, Иисус под образом смоковницы произнес суд над Израилем, не приносящим плода. Но ученики увидели в этом событии всего лишь внешний факт. Иисус не стал на этот раз объяснять смысл притчи: Он говорил о вере, которая приносит плоды, ведь засохшая смоковница — это также классический образ духовно бесплодной души. Такая душа, как смоковница, зеленеет, покрывается листвой, т.е. имеет видимость жизни, но не имеет жизненной силы, жизненных соков (ср. Лк. 13:4-9). История со смоковницей напрямую связана со следующим эпизодом — изгнанием торгующих из храма. Как внешнее событие, он был обличением злоупотреблений и свидетельством мессианской власти Иисуса. Но, вместе с тем, это еще одна притча в действии: Иисус не уничтожает храм, подобно смоковнице, а всего лишь очищает, тем самым давая понять, что храм, как олицетворение Ветхого Завета, имеет непреходящее значение. И, наконец, в последнем эпизоде Иисус в обыкновенном диспуте показывает, кому действительно в этом мире принадлежит реальная власть — власть, полученная от Отца. Как часто многим вождям народов приходится поступать против совести, говорить не то, что думают, а то, что выгодно сказать. Быть, а не казаться — вот тот путь, который Христос предлагает всем нам, напоминая о вере, которая способна превратить нашу человеческую немощь в плодоносную смоковницу.