Мысли вслух на 2 Кор 5:11-21

Продолжая разговор о Царстве, Павел обращает внимание на то, что, собственно, и является основой христианства: христиане — это те, кто живёт одной с воскресшим Христом жизнью, жизнью того Царства, которое Он принёс в мир, они становятся «новым творением», обновляясь дыханием Божиим, это Царство пронизывающим (ст. 17). А потому к свидетелям Царства бессмысленно подходить с обычной человеческой меркой, ведь то, что они говорят, выражает не их собственные оценки происходящего или отношение к нему, а взгляд Бога на ситуацию, который свидетели лишь доносят до тех, кому проповедуют. И если оценки порой оказываются жёсткими, то это лишь объективная данность, а не злая воля свидетеля, который сам, по своей инициативе, никогда бы не стал прибегать к такой жёсткости (ст. 13).

Доказательством же искренности свидетеля может быть лишь его открытость и Богу, и людям (ст. 11 – 12), открытость, без которой невозможно никакое свидетельство о Царстве. Когда дело касается свидетельства, свидетель, как никто другой, руководствуется духовно понимаемым принципом «ничего личного». Все человеческие симпатии и антипатии отходят на второй план, ведь они обусловлены, в основном, ограниченностью падшей человеческой природы и к Царству отношения не имеют. А христианин живёт уже не своей естественной, природной жизнью, он живёт жизнью Воскресшего, для которой эти симпатии и антипатии ничего не значат (ст. 14 – 15). Даже отношение к Самому Спасителю перестаёт в таком случае быть чисто человеческим, каким оно не могло не быть, к примеру, у апостолов, общавшихся с Иисусом во время Его земного служения (ст. 16). Единственной же целью свидетельства оказывается спасение каждого, примирение его с Богом через Христа и обретение им во Христе Царства, которое Спаситель открывает каждому ищущему, готовому довериться Ему (ст. 18 – 21).

Вот как всё у апостола Павла просто получается: «древнее прошло, теперь всё новое»... А мы-то всё думаем о том, как бы нам постепенно, понемножку, потихонечку — чтобы плавно и безболезненно — перейти, так сказать, в состояние «новой твари». Неужели у Павла всё произошло так вот мгновенно и без проблем? Не думаю: если внимательно читать его послания, становится ясно, что и у него всё было непросто. Хорошо, а зачем же он тогда так вот резко высказывается? Наверное, всё дело в том, что для него главное. Главное — это то новое, что есть во мне благодаря победе Христа, а «ветхий человек» — это то, что, увы, есть, но смотреть надо не на него — а на Христа.

Мысль апостола Павла, почему именно это происходит, что требуется от нас для того, чтобы быть объятым Христовой любовью, в русском Синодальном переводе выражена не вполне ясно. В греческом оригинале апостол пишет: любовь Христова охватывает нас, krinantas touto, понявших, что Один за всех умер. Славянский текст в этом месте говорит: «нас суждших сие», и здесь используется простое прошедшее, а не настоящее, как в Синодальном переводе, время. Блаженный Иероним Стридонский, переводя этот текст на латинский язык, еще больше подчеркивает этот аспект: в Вульгате эти слова звучат: «nos aestimantes hoc...». Этот глагол означает «оценивать», как и произошедший от него английский «to estimate».

Значит, вот о чем идет речь: любовь Христова объемлет нас, наполняет собою всю нашу жизнь, когда мы оцениваем величие Его жертвы, когда мы понимаем, осознаем, что в Нем действительно умерли мы все. Более того, важно осознать это как совершившийся факт. Не рассуждать, приискивая смысл для религиозного феномена, а рассудить, понять, что это уже произошло и, как факт исторический, имеет прямое отношение к нам. Только так можно обрести эту любовь, без которой жизнь теряет опору.

Практически в каждом своём послании Павел так или иначе касается вопроса о том, в чём заключается суть и смысл христианства. И второе Послание коринфянам не стало исключением. Здесь Павел снова напоминает нам, что христианство — не какая-то новая религия или новое нравственное учение, а новая жизнь, новизна которой заключается в том, что она принадлежит не нам, а Христу, Который пришёл в мир с тем, чтобы поделиться ею с каждым из нас, кто захочет её принять. Только так мы можем и приобщиться к Царству, и избавиться от греха. Эта новая, входящая в нас через Него жизнь — как переливание крови при некоторых тяжёлых заболеваниях: бывают случаи, когда кровь больного отравлена безвозвратно, так, что остаётся лишь заменить её другой, свежей. И наша жизнь, данная нам Богом, оказалась отравлена грехом настолько, что единственный способ не дать нам умереть — заменить эту прежнюю жизнь другой, новой, свободной от греха. Не потому ли христианская жизнь так радостна и так трудна одновременно? Жить в Царстве безусловно радостно, но ведь тогда придётся согласиться на «переливание жизни», а значит, раз и навсегда отказаться от чего-то столь знакомого, привычного и во многом удобного, несмотря на все имеющиеся проблемы. Но это отказ ради Царства. И каждый сам делает свой выбор.

Если жизнь неизбежно и окончательно заканчивается смертью, то почему, собственно, я не должен быть эгоистом? Мне отпущено не так уж много времени, и прожить его надо так, чтобы не было мучительно больно... Отсюда вытекает известный блатной принцип «умри ты сегодня, а я завтра». Но если Христос умер за всех, если наша смерть побеждена Его смертью, то все меняется. Мне не нужно хватать, урывать кусочки жизни у других, я могу соединять свою жизнь с жизнью Того, Кто умер за меня и воскрес, стремясь жить так, как живет Он, чтобы вместе с Ним пройти через физическую смерть в воскресение. И это будет жизнью не для себя, потому что Он живет не для Себя, а для других, тех, кого любит Он, а значит — для Него. И это будет моей реальной благодарностью Тому, Кто открыл мне путь в жизнь вечную.

Что означают слова Павла о необходимости для христиан жить «для умершего за них и воскресшего» Христа? Иногда их понимают, как необходимость помнить о том, что сделал для нас Спаситель и чего Ему это стоило, иногда — как призыв к некоему мистическому «соучастию» в Его страданиях, не всегда, впрочем, точно объясняя, каким могло бы быть это мистическое соучастие сегодня и зачем оно нужно Ему.

Конечно, память важна и страдания неизбежны. Но ведь Спаситель пришёл в мир не для того, чтобы о Нём вспоминали так, как вспоминают порой о великих, давно умерших людях, и уж, конечно, не для того, чтобы мы страдали ради Него. Он, разумеется, прекрасно знал, что Его последователи будут гонимы и им придётся страдать, но никакого мистического смысла этим страданиям Он, как видно, не придавал, считая их лишь неизбежным следствием противостояния христиан тому злу, в котором лежит падший мир.

Важно другое: помнить о том, что земной путь Спасителя не случайно завершается крестной смертью и воскресением. Так же, как и о том, что если в Его воскресении, само собой разумеется, никакой нашей заслуги нет, то в Его крестной смерти в той или иной степени виноват каждый из нас. И не потому, что мы каким-то мистическим образом поучаствовали в событиях двухтысячелетней давности, а потому, что мы все родились и живём в мире, где по умолчанию праведник должен умереть.

И если мы ничего не делаем для того, чтобы эти умолчания изменить, мы можем считать себя соучастниками в смерти всех праведников всех времён и народов, включая и Самого Мессию, Который тоже умер смертью невинного Праведника. А всякая попытка изменить умолчания так или иначе приводит к двум вещам. Во-первых, она неизбежно приводит нас к противостоянию с тем злом, в котором лежит падший мир. И, страдая при этом противостоянии, мы не мистически, а совершенно реально участвуем и в страданиях Спасителя, и в страданиях всех праведников, гонимых или убитых за свою праведность, которая не только одинакова во все времена, но и одна на всех. И, во-вторых, попытка изменить умолчания, если только мы будем последовательны, раньше или позже неизбежно приведёт нас к порогу Царства, того самого, которое принёс в мир Спаситель ценой Своей смерти. Хотя бы потому, что всякая праведность имеет основание в Царстве, которое тоже одно на всех, и заканчивается именно там. А всякая жизнь, приобщившаяся Царства, всякий путь, в нём завершившийся, будет жизнью для Умершего и Воскресшего и путём, ведущим к Нему. С тем, чтобы разделить Его жизнь, которая оказалась (неожиданно даже для Его ближайших учеников) больше Его смерти.

На протяжении вот уже почти двух тысячелетий христианские богословы и философы размышляют и спорят о том, что же нового принесло христианство в наш мир. Каждый обращает внимание на что-то себе близкое, и спорам не видно конца. Павел же говорит: новое теперь всё, а прежнее уже ушло, ушло безвозвратно. На первый взгляд такое утверждение может показаться преувеличением: куда же, в самом деле, ушло всё прежнее, если даже спустя два тысячелетия после прихода в мир Христа всё, как кажется, продолжает идти своим чередом?

Конечно, в мире появилась Церковь, но историки видят в ней обычно лишь ещё одну религиозную организацию, когда-то могущественную, а теперь всё более теряющую своё влияние. Это нечто новое; но в остальном мир, казалось бы, всё тот же, и даже сама Церковь ничуть его не изменила. Всё те же войны (порой под христианскими лозунгами), всё та же борьба за власть (в христианском мире часто сопровождаемая высокими словами о Церкви, о чистоте её веры, о её интересах), всё те же революции и перевороты. Так что же: апостол просто принял за всемирный переворот рождение ещё одной религии? На первый взгляд может показаться именно так.

Но ведь Павел говорит вовсе не о религии. Он говорит о том Царстве, которое принёс в мир Спаситель. И именно Царство он имеет в виду, говоря о том, что теперь «всё новое». Конечно, если бы это Царство вошло в мир сразу, одномоментно, каждому бы стало ясно то, о чём говорит апостол: ведь тогда прежний порядок вещей разом бы сменился новым, вплоть до того, что изменилась бы качественно и преобразилась бы сама природа.

Но тогда в Царстве оказался бы лишь один обитатель — Тот, Кто принёс Царство в мир: ведь кроме Него войти в Царство не готов никто. Потому и входит Царство в мир постепенно, меняя его изнутри. И в Царстве действительно «всё новое». А в непреображённом мире всё идёт по-старому, иначе невозможно. И лишь в конце времён, после полного преображения творения, каждому станет ясно видно то, что видит Павел. Так же, как и всякий другой, живущий в Царстве уже здесь и теперь.

Чем отличается библейское значение слова «мир» от общепринятого? В нашем повседневном языке мы понимаем его довольно плоско, как противоположность войне или отсутствие распри. В Библии это слово гораздо объемнее, «шалом» — это состояние гармонии и равновесия, упорядоченности и красоты. Таково состояние взаимоотношений внутри Троицы, таково состояние вселенной в седьмой день Творения, такими становятся наши отношения с Богом через Иисуса Христа, — «ибо Он есть мир наш» (Еф. 2:14). И более того, мы способны распространять эти отношения на других людей, потому что нам даны слово и служение примирения.

Павел очевидно: Царство и пребывание в нём неотделимо от тех отношений, которые связывают со Христом каждого из Его последователей, но сами эти отношения возможны лишь тогда, когда человек во Христе остаётся до конца и полностью бедняком — в том духовном смысле слова, в котором о бедности говорил уже пророк Исайя Иерусалимский.

А в таком смысле слова бедность, доведённая до конца, — не что иное, как превращение в ничто, вплоть до физической смерти, если, конечно, она потребуется для свидетельства. А для Мессии — вплоть до полного, без оговорок и без всяких условий, погружения в ту греховную жизнь падшего мира, в глубину которой Ему и надо было привнести ту полноту Царства, которая была заключена в Нём.

И зло греховного мира действительно берёт в плен Самого Мессию — оно не может проникнуть в глубину Его сердца или Его человеческой природы, свободной от власти греха, но оно оказалось в состоянии привести Его на крест. Не знавший греха оказался во власти греха, стал грехом ради нас — так это описывает Павел. Такова бедность Мессии, доведённая до конца — бедность, без которой Царство не вошло бы в мир потому, что иначе, как бедняком, в мир не мог войти и Сам Мессия.

Оно и понятно: ведь всякое иное вхождение означало бы подчинение законам мира, лежащего во зле. Не подчинится им означало выйти из мира — но выйти из мира и в то же время остаться в нём и означает умереть. Такой путь для Мессии, несущего в Себе всю Божью полноту, всю полноту Царства, мог закончиться на земле только крестом. И воскресением, конечно, тоже — но это уже реальность Царства, а не падшего мира.

Царства, к которому падший мир может принадлежать лишь настолько, насколько, преображаясь, перестаёт быть падшим. А мы, христиане, становимся участниками этого процесса, о чём и напоминает нам апостол. Если мы живы и пребываем в этом мире, то лишь постольку, поскольку он сам уже перестал быть падшим, поскольку он успел уже преобразиться и стать частью Царства. Если бы Царства в мире не было, нам бы оставалось только умереть. Или жить так, как жили праведники, ожидавшие Царства, в дохристианские времена. Если мы, конечно, христиане не только по названию.

В конце сегодняшнего чтения есть слова о том, что любовь Христова объемлет нас. Апостол объясняет, почему именно это происходит, что требуется от нас для того, чтобы быть объятым Христовой любовью. Мысль его выражена в нашем русском Синодальном переводе не вполне ясно. Здесь говорится: «любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так: если Один умер за всех...». В оригинале же апостол Павел пишет: любовь Христова охватывает нас, κρίναντας τούτο, понявших, что Один за всех умер. Славянский текст в этом месте говорит: «нас суждших сие», и здесь используется простое прошедшее, а не настоящее, как в Синодальном переводе, время. Блаженный Иероним Стридонский, переводя этот текст на латинский язык, еще больше подчеркивает этот аспект: в Вульгате эти слова звучат: «nos aestimantes hoc...». Этот глагол означает «оценивать», как и произошедший от него английский «to estimate». Значит, вот о чем идет речь: любовь Христова объемлет нас, наполняет собою всю нашу жизнь, когда мы оцениваем величие Его жертвы, когда мы понимаем, осознаем, что в Нем действительно умерли мы все. Более того, важно осознать это как совершившийся факт. Не рассуждать, приискивая смысл для религиозного феномена, а рассудить, понять, что это уже произошло и, как факт исторический, имеет прямое отношение к нам. Только так можно обрести эту любовь, без которой жизнь теряет опору.