Мысли вслух на Ин 12:12-19

Торжественный въезд Иисуса в Иерусалим — пожалуй, единственное явное и публичное Его свидетельство о Своём мессианстве. Теперь, когда до завершения земного пути оставалось совсем немного, уже не было опасности, что Его поставят во главе какого-нибудь мессианского восстания, хотя собственные Его ученики как раз на такое восстание и надеялись, притом до самого конца. А евангелист между тем подчёркивает: народ приветствует Иисуса как Мессию прежде всего потому, что по городу широко распространились слухи о чудесном воскресении Лазаря. Это было понятно: ведь, если хотя бы один человек действительно воскрес из мёртвых, значит, наверное, настал тот самый день Суда и всеобщего воскресения, о котором говорили пророки.

А воскресивший — очевидно, Мессия. Логика эта была простой и понятной, она вполне укладывалась в рамки народных мессианских представлений. На деле же всё было совсем не так просто. Народные представления о Мессии не шли дальше образа Мессии как великого земного Царя. Конечно, Царь этот представлялся не обычным человеком. Он мог, например, творить чудеса и даже воскрешать умерших. Но Его Царство представлялось царством вполне земным. И жизнь этого земного царства тоже была, в общем-то, вполне земной.

Конечно, полностью соответствующей Торе. Конечно, с той мерой близости Божьего присутствия, без которой приход Мессии был немыслим. И, конечно, без того торжества смерти, которое свойственно нынешней эпохе. Но люди оставались теми же. Только они становились праведными и благочестивыми. В лучшем смысле этих слов, но всё же по-земному. Воскрешение Иисусом Лазаря вполне укладывалось в рамки этих представлений о Царстве. Никто не думал, что такое воскрешение — лишь предварение. Подготовка к главному. Лазарь ведь воскрес не в ту новую жизнь, которую принёс с Собой Иисус.

Он воскрес благодаря этой новой жизни. Но он не вместил её в себя. Его природа осталась прежней. Он вернулся к той жизни, какой живут люди непреображённого мира. А Спаситель пришёл, чтобы дать человеку больше. Чтобы приобщить его к полноте жизни, а не к малой её части. Вот этого-то и не могли понять те, кто приветствовали Его на иерусалимских улицах. Они думали, что главное уже произошло, а оно было ещё впереди. Но об этом не знали пока даже ближайшие ученики Иисуса. Знал лишь Он один.

Эллины, придя к Иисусу, обращаются за помощью к Филиппу. А тот зачем-то идет к Андрею. Вряд ли апостолу было страшно подойти самому к Учителю. Так же маловероятно, что Андрей был личным секретарем Христа, ведующим расписанием Учителя. Дело совсем в другом. Происходит что-то необычное. Впервые упоминаются откликающиеся на проповедь Иисуса другие народы, пускай и верящие в Того же Бога, что и иудеи. Община учеников Христа сталкивается с чем-то новым. И поэтому Филипп ведет себя очень естественно - он не спешит действовать сам. Иисус отправлял апостолов на проповедь не поодиночке, но по двое (см.  6:7). Кто знает - может, Филипп пошел к Андрею именно потому, что был с ним "в паре"? К тому же Филипп наверняка помнит, как Христос говорил: "Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них" ( 18:20). Господь так закладывает Церковь: не разрозненных верующих, но приходящих вместе к Нему учеников. Когда мы не понимаем, что делать, когда мы хотим знать волю Божию, нам не стоит полагаться исключительно на то, как слышим ее мы сами. Бог поставил нам в помощь Свою Церковь - дал нам старших, дал братьев и сестер, с которыми вместе мы можем обратиться к Нему. И так исполняется слово Его: "Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного" ( 18:19).

Когда дело касается земного служения Спасителя, мы понимаем, что речь идёт о чем-то уникальном. В самом деле, лишь Ему одному суждено было родиться и прожить Свою земную жизнь Мессией. Никому другому этого дано не было. И всё же Его жизнь стала своего рода духовной моделью, которая подходит каждому Его последователю. Более того: никакой иной модели, позволяющей войти в Царство, нет и, по-видимому, быть не может, по крайней мере, в нашем, пережившем грехопадение, мире. Модель эта очень проста в теории и не так уж проста на практике: человек должен согласиться расстаться с собственной жизнью для того, чтобы затем снова получить её, но уже иной, в новом качестве, пригодном для Царства. Тому же, кто любит свою жизнь («душу») такой, какая она есть, в наличном состоянии, на Царство рассчитывать не приходится. Требование кажется чрезмерно жёстким, но, как видно, вызвана эта жёсткость именно спецификой падшего мира, частью которого является жизнь любого из нас. Даже Сам Иисус, над которым первородный грех власти не имеет, не был во время Своего земного служения полностью от этой специфики свободен: Он, будучи вполне и до конца жителем нашего непреображённого мира и его частью, оказался подвластен если и не греху, то смерти, хотя, разумеется не так, как мы: смерть была для Него лишь возможной, а не неизбежной, как для нас. И единственное, что может нам помочь, это готовность отказаться от нашей жизни в её нынешнем качестве, то, что Иисус называет «возненавидеть собственную жизнь». На библейском языке любовь и ненависть обозначают не те эмоциональные состояния, которые нередко подразумеваем под ними мы, а отношение приятия или неприятия тех или того, кого или что, соответственно, любишь или ненавидишь. Неприятие жизни, включая, прежде всего, свою собственную жизнь, в её нынешнем качестве и состоянии и готовность расстаться с ней ради иной, новой жизни и составляют необходимое предварительное условие для того, чтобы начать путь в Царство. Путь, во время которого прежняя наша жизнь переплавится в новую, пригодную для Царства.

Есть поворотные моменты истории человечества, которые внешне могут оставаться незамеченными, но при этом быть подлинной причиной масштабных исторических событий. Когда «некоторые эллины» просят апостола Филиппа устроить им встречу с Иисусом, наступает именно такой поворотный момент, и Господь говорит о нем: «пришел час прославиться Сыну Человеческому».

Дело в том, что вся история ветхозаветной религии происходила в вопиющем противоречии между универсальным характером данного в ней откровения Божия и узконациональным характером самой религии. Быть участником Завета с Богом и быть иудеем по крови — воспринималось как одно и то же. Пророки не раз возвещали, что настанет день, когда Господь призовет к Себе все народы, но это время относили к грядущему приходу Мессии. И вот этот день наступил.

Именно в этом универсальном контексте следует понимать слова Христа «когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе». И поэтому желание эллинов встретиться со Христом становится таким поворотным моментом истории.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к образу воскрешённого Иисусом Лазаря. Оставаясь в тени, он, тем не менее, оказывается участником таких событий, как помазание Иисуса (ст. 1 – 11) и вход Господень в Иерусалим (ст. 12 – 19). В начале рассказа мы встречаем Лазаря в доме, где разворачиваются события (ст. 1 – 2), и его присутствие привлекает к происходящему внимание многих из тех, кто, возможно, в ином случае ничего бы не заметил (ст. 9). Даже торжественная встреча Иисуса на иерусалимских улицах была, по свидетельству евангелиста, в значительной степени связана с распространившимися по городу слухами об умершем и воскрешённом Им человеке (ст. 17 – 18).

Такое внимание к Лазарю и ко всему, что связано с чудом его воскрешения Иисусом, разумеется, не случайно: ведь именно воскресение мёртвых было для большинства верующих евреев признаком наступления дня Суда и мессианского Царства. А на Того, Кто был способен совершать такие чудеса, естественно, смотрели как на давно ожидаемого Мессию. И Сам Иисус, прежде скрывавший Своё мессианство и открывавший тайну Своего служения лишь немногим, теперь прямо свидетельствует о Своей миссии: Он принимает приветствия собравшегося на городских улицах народа, который встречает Его, как Мессию (ст. 12 – 15).

В самом деле, после столь очевидного для всех явления силы Царства скрывать дальше Своё мессианство было бы уже совершенно невозможно. С другой же стороны, теперь Иисусу оставалось уже совсем немного времени до завершения Его земного служения, так что Он мог не опасаться того, что Его вовлекут в религиозно-политические игры, сделав вождём очередного мессианского восстания.

Но, как видно, даже столь явные свидетельства убедили не всех. Ни храмовая верхушка (ст. 10 – 11), ни большинство лидеров фарисейского движения (ст. 19) не изменили своего мнения об Иисусе. Но эта позиция едва ли определялась какими бы то ни было свидетельствами или аргументами. Если бы речь шла об аргументах, то едва ли можно было бы отыскать аргумент более веский, чем живой Лазарь, воскрешённый Иисусом на глазах у множества свидетелей. Но, судя по рассказу евангелиста, единственным ответом священнических кругов на этот аргумент стал план убийства Лазаря с тем, чтобы избавиться от него как от живого свидетельства правоты Иисуса.

Речь, как видно, идёт уже не о свидетельствах и не о богословской дискуссии, а о политической игре с заранее известным результатом. Тем, кто в неё играет, не нужно Царство. Им нужна религиозно-политическая стабильность в обществе, оправдывающая, как им кажется, любые жертвы. И если вначале речь шла лишь об Одном (Ин. 11 : 49 – 50), то теперь уже — как минимум о двоих. Такова логика земной власти, противостоящей Царству: не желая признать очевидного, ей остаётся лишь умножать жертвы, пытаясь избавиться от каждого, кто может стать свидетелем Царства. Логика сил тьмы, ведущая Спасителя на крест.

Отвечая на замечание Иуды, Господь говорит, что Он, в отличие от нищих, не всегда будет с учениками. Он ушел, но Он остался — в этом тайна нашей веры. И остался в тех самых нищих, которых якобы хотел утешить Иуда (помните: «Что сделали им, то сделали Мне» в Мф. 25?). А нищих и правда много кругом, и дело не только в денежном достатке или бедности — всем не хватает прожиточного минимума любви — чем мы не нищие? И именно благодаря этому мистическому присутствию Иисуса посреди нас — на наших улицах, в метро, у нас дома — мы можем последовать за Марией из Вифании, оказавшей своему Господу милость, помазав Его драгоценными благовониями. Оказать любовь нищим любовью — вот и наше помазание, для которого Христос всегда рядом.

«Страшное недоразумение», так называет владыка Антоний митрополит Сурожский ликование народа, встречающего Христа у ворот Иерусалима. Казалось бы торжество, казалось бы радость, но вот какой вопрос нам хочется задать себе в этот момент. А рад ли Иисус этой радости? Возможно, для Него это опять искушение пойти по пути политического вождя? Наверное, нет, наверное, к этому моменту Он все уже понимал и смотрел на людей, машущих пальмовыми листьями с тихой грустью. Но если так, если люди сами не понимали, о чем они радуются, как могло случиться, что эти слова: «Осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне» встали в высшей точки литургии? Мы должны усмотреть в этом смысл. На самом деле жители Святого города и множество собравшихся в нем паломников участвуют в происходящем дважды: один раз с осанной, один раз с «распни Его». Многие атеисты даже усматривают в этом некое противоречие. Конечно, никакого противоречия здесь нет. Просто произошло разделение, словно разделение зарядов в электрическом поле: отрицательные в одну сторону, положительные – в другую. И нам очень важно, в какую сторону мы пойдем, с кем мы. Пусть мы не понимаем путей Божиих, которые проходят перед нами. Мы с Богом.

В некотором трепете перед величием вспоминаемых событий, хочется поделиться мыслями о Входе Господнем в Иерусалим не своими, а преподобного Андрея Критского (ум. 720 или ок. 726 г.). К сожалению, практически никто из нас не слышит его трипеснеца (краткого канона) на повечерии, и потому эти мысли преподобного, прямо скажем, малоизвестны. Вот несколько тропарей (пер. с греч.):

«Проходя жизненный путь, Спасе мой, Ты волей Твоей взалкал, желая спасения всех; Ты возжаждал обращения уклонившихся от Тебя».

«Приготовься, душа, прежде исхода, приготовься к будущей жизни, и со стремящимся ради тебя пострадать Христом, постарайся со-пострадать, и со-распяться, и умереть с Ним».

«Все верные, прилепившиеся ко Господу, стремящемуся пострадать, будем готовы на оплевание, на поругание, и на унижение, чтобы прославиться с Ним пречистыми Его Страстями».

«Украсив жизнь целомудрием и мудро сохранив веру, изыщем образ праведности, чтобы, мужественно сопровождая Христа, сораспяться с Ним».

Почему на улицах Иерусалима Иисуса встречает восторженная толпа? Евангелист отвечает на этот вопрос вполне однозначно: потому, что весть о воскрешении Им Лазаря распространилась по городу, ведь от Иерусалима до Вифании совсем недалеко. И, конечно, многие тогда подумали, что пришёл, наконец, долгожданный Мессия: ведь именно Его приход ознаменует начало того всеобщего воскресения, предшествующего последнему Суду, в которое верило и которого ожидало тогда большинство верующих евреев. Казалось бы, эта вера и эти ожидания вполне соответствовали той главной цели земного служения Спасителя, до осуществления которой оставалось уже совсем немного. Победа над смертью была близка; казалось, ничто уже не мешает заявить о ней прямо. И всё же было нечто, существенно отличавшее народные ожидания от грядущей в мир новой реальности. И слух о воскресении Лазаря, а точнее, реакция на него иерусалимской толпы, ясно, как ничто другое, обозначал это различие. Как видно, народ действительно ждал и желал всеобщего воскресения. Но воскресение это он видел, как возвращение к той понятной и привычной жизни непреображённого мира, которая, если только избавить её от болезней и угрозы неизбежного конца, казалась ему идеалом. Конечно, предполагалось также разрешение всех социальных проблем: в мессианском Царстве не будет не только больных, но и бедных, все будут сыты и, если не богаты, то, по крайней мере, зажиточны. И многим из тех, кто приветствовал Иисуса, казалось, что теперь, когда «процесс пошёл», Он, наконец-то, объявит Себя Мессией открыто и примется за то, чего от Него давно ждали: изгонит из Иудеи римлян и других язычников, станет во главе новосозданного государства, решит все социальные проблемы, издаст справедливые, основанные на Торе, законы, а все проблемы решит чудесным образом, так же, как действовал Он до сих пор, исцеляя, воскрешая и насыщая. И, быть может, лишь Сам Иисус знал, что ничего такого не будет. А воскресение начнётся лишь в момент Его смерти на кресте, когда откроются гробницы и из них выйдут первые праведники, воскресшие не к прежней, а к новой жизни, к жизни того Царства, которое Он принёс в мир.