Мысли вслух на Мк 12:13-34

Может показаться странным: зачем Иисус, зная о приближающейся смерти, вступает в, казалось бы, ненужные споры, диспуты, позволяет провоцировать Себя? Ведь фарисеи и иродиане вовсе не были одержимы жаждой обретения истины. Равным образом и саддукеи, задав вопрос о том, каким образом так остроумно истолкованный ими закон о левирате (Втор. 25:5-6) отразится в будущей жизни, желали лишь посмеяться над Иисусом: ведь они не верили в воскресение. Мы не знаем, удовлетворили ли ответы Иисуса фарисеев и саддукеев, но они, несомненно, произвели впечатление на стоящего неподалеку книжника. Вопрос о наибольшей заповеди в законе, безусловно, волновал этого человека, и ответ Иисуса вызвал в нем сочувственную реакцию. Иисус сводит все заповеди закона (речь идет не только о десяти заповедях, но и обо всех остальных, которых в Ветхом Завете, по подсчетам книжников, было 613) к двум важнейшим: любви к Богу и к ближнему. Это одновременно ответ и на предыдущие вопрошания, и на все последующие в течение христианской истории: как правильно поступать в том или ином случае? Христос отвечает нам именно этими словами. И когда, читая Евангелие, мы видим, что здесь мы с Иисусом заодно, когда мы отвечаем словами книжника: «Хорошо, Учитель! истину сказал Ты», — это значит, что и к нам тоже применимы слова Иисуса: «Недалеко ты от Царства Божия».

Сегодняшний отрывок очень популярен у налоговых инспекторов: его обычно приводят в доказательство того, что налоги нужно платить, что этого требует от нас Сам Спаситель. Между тем, в тексте отрывка ничего не говорится о необходимости платить налоги. Вопрос не в том, нужно ли их платить, а в том, можно ли это делать. Такая постановка вопроса может показаться странной, но в Иудее евангельской эпохи были люди, считавшие отступником каждого, кто хоть как-то сотрудничал с римской властью, на которую они смотрели, как на оккупационную. А уплата налогов с их точки зрения была, разумеется, формой такого сотрудничества. Конечно, речь идёт о представителях маргинальных, по сути, экстремистских движений, сторонников священной войны, которых, однако, в те времена в Иудее было не так мало. И вопрос был несомненно провокационным: ответить на него положительно означало оказаться в глазах крайних коллаборационистом, ответить отрицательно было равнозначно призыву к мятежу со всеми вытекающими последствиями. По отношению к «своим» действовали по принципу «вы не спрашиваете – мы не отвечаем», но Иисус, очевидно, «своим» для спрашивающих не был. А отвечает Он на вопрос совершенно неожиданным образом, сбивая тех, кто хотел сбить и запутать Его. Смысл притчи о денарии (а это именно притча) вполне прозрачен: Царство не определяется социальными реалиями и не обретается на путях политической борьбы. Если власти империи получат свои налоги, для Царства этот факт ничего не изменит. Уплата налогов для Царства безразлична: ведь Царство не купить ни деньгами, ни подчинением земным властям и человеческим законам. Равно, впрочем, как и неподчинением этим властям и этим законам.

Слова Иисуса о налогах («податях»), уплачиваемых императору, нередко воспринимают как требование полного подчинения всякой власти, одним из элементов которого становится аккуратная уплата всех положенных налогов. Между тем вопрос о налогах в евангельском рассказе стоит несколько иначе.

Там нет речи о том, необходимо ли платить налоги или нет, там рассуждают о том, можно ли это делать. Дело в том, что в те времена в Иудее были сторонники крайних, совершенно экстремистских по сути взглядов на римскую власть, да и на всякую светскую власть вообще. Это были так называемые зелоты, или, по-русски, «ревнители». Зелоты считали, что мессианское восстание нужно начинать как можно скорее, и направлено оно должно быть прежде всего против римской власти (Иудея в те времена была частью Римской империи), а затем и против всякой вообще светской власти, включая власть Ирода Тетрарха, правившего тогда в Галилее.

В Иудее в это время правление было иерократическим, власть здесь принадлежала первосвященнику, и для зелотов такая ситуация была в целом приемлемой, но находившийся в Иерусалиме римский прокуратор был объектом постоянного раздражения, так же, как ходившие, пусть и нечасто, по улицам священного города римские солдаты и сборщики налогов, работавшие, естественно, в первую очередь на Рим. Вот эти зелоты и считали, что платить налоги нечестиво, что это измена Богу и правой вере, как они её понимали.

Между тем прямой призыв к отказу платить налоги в глазах римлян был равнозначен призыву к неповиновению власти и бунту, он приравнивался к государственной измене со всеми вытекающими последствиями, так что заданный Иисусу публично вопрос был явно провокационным. Иисус же отвечает на него несколько неожиданно: Он говорит, что вопрос о налогах к духовной жизни прямого отношения не имеет. Получит ли император причитающиеся ему деньги или нет — вопрос мира сего, для Царства это не имеет никакого значения. Не заплатив налога, человек не станет ближе к Царству, равно, как не станет он к нему ближе, если будет аккуратным налогоплательщиком.

Налоги, как и всякая вообще экономическая и политическая проблематика, важны лишь постольку, поскольку влияют так или иначе на духовное состояние человека, все остальное неважно. Это был ответ Спасителя тем, кто верил, что Царство и его становление — вопрос политический, а не духовный, что Царство будет строиться по законам мира сего. Им Иисус ещё раз напоминает, что Царство хотя и входит в наш падший мир, но существует не по его законам, и налоги имеют к нему отношения не больше, чем все прочие установления падшего мира.

То, что фарисеи и иродиане, обычно не ладящие между собой, готовы «дружить против», не удивляет. Поражает вопрос, заданный ими Христу. Не содержанием, ведь это всего лишь очередная провокационная попытка подловить Христа на слове — сколько их было! Показательно длинное витиеватое вступление к вопросу, самим построением фразы обнажающее лукавство спрашивающих. Именно об этом Христос прямо говорит прежде, чем ответить на вопрос.
Конечно, после такой отповеди на заданный вопрос можно и не отвечать. Но даже эту ситуацию Христос использует для того, чтобы дать людям возможность посмотреть на вещи острее привычного. Отвечая, Он внёс в мир понимание того, что несоизмеримость Высшей и земной власти не означает отрицание земных обязанностей. Но ответ Христа — это и призыв не впадать в добровольное рабство очередному кумиру, оставаясь свободным и верным Богу.
Короткая фраза о Боге и кесаре, перевернувшая понятия человечества...

Фарисеи приходят к Иисусу, чтобы поймать Его на слове. Предлагая разрешить вопрос о том, позволительно ли благочестивом иудею платить римские налоги, они ставят перед Ним неразрешимое противоречие. Кому должен подчиняться верующий человек: Богу или светским властям? Для них эти вещи абсолютно не совместимы. Но не для Иисуса, который «не смотрит ни на какое лицо» и свободен от устоявшихся клише. Логика Господа поражает своей простотой. Вместо того, чтобы приводить цитаты из Священного Писания, ссылаться на мудрецов или приводить мнения авторитетных людей, Он просит дать ему динарий, и свой удивительно точный вывод делает непосредственно из монеты, которой платится подать.

Порой мы оказываемся в роли таких фарисеев, задавая Богу вопросы, не ожидая, что у Него есть на них ответ. В то время как решение может лежать прямо перед нами, если мы не будем бояться, если бесстрашно отбросим всякую предвзятость.

Фарисеи, задающие Господу Иисусу Христу вопрос об уплате подати кесарю, рассчитывают обвинить Его либо как диссидента, призывающего к неповиновению государству, либо как предателя интересов иудейского народа. Судя по словам иудейских начальников «нет у нас царя, кроме кесаря», сами вожди религиозного иудейства свой выбор уже сделали. Надо полагать, это не было секретом ни для иудеев вообще, ни, тем более, для Христа, Который видел сердца людей. Для человеческого общества, которое едва ли может существовать вне рамок хоть какого-нибудь государства, чрезвычайно важно, что Господь решительно отказывается рассуждать в этой плоскости.

Его ответ «отдавайте кесарю кесарево, а Божие Богу» оставляет проблемы государственного устройства в стороне. Для учеников Христа важно воздавать Божие Богу. Истинную ценность, таким образом, имеет лишь то, что относится к вечности, к отношениям с Богом. Именно поэтому Церковь Христова живет при любых государствах и в любых отношениях с ним — от прямо враждебных в римской и советской империях, до теснейшего союза в империях византийской и российской. У любых форм отношений с государством есть и достоинства, и недостатки. Но мы призваны в первую очередь отвечать перед Богом за наши отношения с Ним.

Каковы бы ни были в каждую эпоху отношения с государством, долг милосердия к ближнему остается неизменным для христиан. Подвиг молитвы также не меняется. Сегодня для нас небесполезно понимать, что те или иные отношения с тем или иным государством для христиан вопрос важный, но не сущностный. Жизнь остается жизнью, и именно читаемые сегодня слова Христа придают ей подлинно вечное измерение.

Конечно, то, как задается этот вопрос Учителю, — это провокация. И мы видим, как блестяще Он выходит из трудного положения (в самом деле, для иудеев изображение человека запрещено, поэтому им нельзя даже прикасаться к монетам с императорским профилем), но Иисус в Своем ответе идет гораздо дальше. Наверное, вопрос о соотношении социальных обязанностей человека и его совести актуален во все времена. Знаменитый ответ Иисуса (Мк. 12:17) ведет человека к взрослому, ответственному различению того, что в этом мире соответствует Божьей воле, а что — противоречит. Это, возможно, и есть призвание к святости.

Одна из главных проблем человека, ищущего Царства, заключается в том, что он не может представить себе, каково оно. Не может — и всеми силами пытается это сделать, распространяя на Царство законы падшего мира и удивляясь той картине, которую сам себе рисует. Противники же всякого откровения выставляют такие нарисованные людьми картины Царства как аргумент против тех, кто откровению верит. Оно и понятно: картины большей частью получаются весьма странные, порой даже абсурдные, так, что ни один разумный человек в них не поверит.

Такие картины критиковать легко и удобно, никто с этой критикой спорить не сможет, даже если и захочет, так, что критик может чувствовать себя победителем. Правда, к реальности откровения, и, в частности, откровения Царства выдвигаемые критиками аргументы отношения обычно не имеют, но порой в пылу споров и дискуссий об этом забывают даже защитники богооткровенных истин. Так было и в евангельские времена в традиционных спорах между фарисеями и саддукеями о воскресении.

Саддукеи во всеобщее воскресение не верили и выдвигали фарисеям аргументы наподобие тех, который предъявили Иисусу. Тут налицо была схема, исходившая из отношений между людьми в падшем мире, перенесённая на совсем другой мир и другие отношения, на отношения Царства. Не случайно Иисус говорит саддукеям, что они не знают «ни Писания, ни силы Божьей». Дело не в том, что саддукеи плохо знали священные тексты — как раз тексты-то им были известны хорошо.

Они не понимали другого: логики действия Божия и логики Царства, поскольку тут вообще можно говорить о логике в привычном нам смысле слова. В Царстве всё иначе, люди не возвращаются там к прежней жизни падшего мира с её законами, а обретают новое качество, становясь больше похожими на ангелов, чем на падших людей. Эта новая жизнь не вписывается в богословские схемы, созданные на основе знаний, почерпнутых в падшем мире, что и пытается объяснить Спаситель слушающим Его людям.

Столкновения логики Христа с любыми вариантами человеческой логики всегда поучительны. Саддукеям хочется не просто подискутировать с очередным оппонентом, им необходимо снизить уровень рассмотрения духовных вопросов. И вот они совершают одну из многочисленных попыток поставить Христа в тупик, хотя приведённая ими надуманная ситуация чересчур смахивает на анекдот. Но Христос не только не попадается в ловушку, но и в ответе раскрывает тайну о том, что смерти нет, что Бог Живой — это Бог живых, и та жизнь, которую Он даёт, во всём другая, непохожая на человеческие представления.
Рассматривая Писание по букве мы иной раз рискуем впасть в рассуждения, родственные «саддукейским», когда пытаемся приложить к сложным понятиям логику ограниченного понимания. Между тем у Бога не наши пути и не наши мысли. Но хотя они нам и недоступны во всей полноте, Христос дал нам возможность размышлять над Его логикой и тем приближаться к верному пониманию того, что Он возвестил.

Каждый день мы успеваем поговорить обо всем. Мы успеваем поговорить с соседом, коллегой, родными, успеваем поделиться своим мнением, поспорить. И за обилием шума, который наполняет каждый день, мы не успеваем даже как следует подумать о смысле произносимого нами. Если мы обратим внимание, то на почти каждый вопрос, когда требуется наше мнение, мы отвечаем, исходя из наших принципов, представлений. Мы легко решаем, что надо сделать, что надо ответить. Но не всегда успеваем даже понять суть вопроса. Мы очень доверяем самим себе. И часто совершаем ошибки. Опыт постоянной молитвы, к которому нас призывает Христос, это именно опыт пауз, навык дать время Богу сказать что-то важное именно в этот момент. И именно голос Христа - это голос кротости, голос бесконечного терпения и милости. Впуская Христа в свою жизнь, мы обретаем благоговение перед Его присутствием. Через нас Христос может ответить человеку. Может сказать что-то, что важнее самого ответа. Нам нужно научиться успевать помолиться перед тем, как дать важный ответ, и мы увидим, какой кротостью Он одарит нас. Как поможет в этой краткой молитве положиться на него, ответить Его любовью и Его вниманием человеку. Фарисеи не могли уловить Христа в Его ответах, потому что Он всегда молился в сердце своем и предстоял Отцу. И кротко отвечал так, чтобы показать спросившему человеку, что самое важное. И не могли уловить Христа в ответах Его, потому что в Его словах всегда звучит призыв смотреть на дела Бога. Всегда звучит призыв молиться и просить дара кротости.

Описанные в Евангелии от Марка саддукеи, сомневаясь в воскресении умерших, тем самым, как показывает в Своем ответе Иисус, сомневаются именно в «силе Божией», в Его Царстве. В ответ на чисто умозрительную форму вопроса саддукеев Иисус просто указывает, что вопрос неверно поставлен, что проекция на мир иной наших земных социальных установлений, связанных со смертью, — абсурдна. «Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых».

В науке существует понятие границ применимости теории. Связано оно с тем, что любые научные модели описывают реальность локально, а значит, лишь отчасти и относительно. И работают лишь до тех пор, пока рассматривается та часть реальности, для описания которой они создавались. Саддукеи, предлагая Иисусу обычную для того времени раввинистическую задачу, экзаменуют Его, проверяют на знание существовавших тогда богословских моделей. А Он говорит им о том, что модели эти к Царству неприменимы. Для описания нашего, ещё не преображённого, мира они адекватны, для описания Царства — нет. Казалось бы, зачем Иисусу все эти сложности? Ведь Он мог просто дать традиционный ответ на поставленный вопрос, который Ему, несомненно, был известен. Но ведь Его цель — не оправдаться, не сдать экзамен, не доказать кому-то, что Он знает не меньше тех, кто задаёт Ему вопросы. Его цель — дать понять каждому, кто оказался рядом, что такое Царство. А для этого человека иногда совершенно необходимо вытолкнуть за пределы тех рамок мышления, внутри которых он пребывает и к которым привык. Иисус так и делает. Он говорит: в Царстве не рождаются и не умирают, как в нашем мире, и в брак не вступают так, как на земле. А как? На этот вопрос Спаситель не отвечает. Сейчас для Него главное выбить собеседников из привычной колеи, заставить задуматься, иначе посмотреть на, казалось бы, общеизвестное и хорошо им знакомое. Так прививается вкус к Царству. Вкус, который, быть может, заставит кого-то когда-нибудь начать искать Царства, и искать всерьёз.

Текст Писания о том, что Бог есть не Бог мёртвых, а Бог живых, Иисус приводит, как доказательство неизбежности всеобщего (а не только Своего собственного) воскресения. Если рассмотреть этот стих в его ближайшем значении, ничего такого мы в нём не найдём: он означает лишь, что Бог есть Бог жизни, а не Бог смерти, и что Он ведёт человека путём жизни, избавляя его от смерти.

Обычно это понималось в контексте земной жизни человека: предполагалось, что Бог может, к примеру, избавить праведника от грозящей ему смертельной опасности, в том числе и для того, чтобы продемонстрировать скептикам, что Он действительно готов вмешаться в события и поддержать Своего свидетеля.

При этом, однако, подразумевалось само собой, что все люди смертны, и даже праведник, на чью долю выпала счастливая и долгая жизнь, всё равно когда-нибудь умрёт. Такая смерть называлась и называется «естественной», и, хотя её на деле удостаиваются немногие, она в ветхозаветных книгах считалась эталоном, так сказать, «идеальной смертью»: человек проживал жизнь праведника и мирно уходил, оставляя наследство своим детям, которых он, само собой разумеется, уже успевал к тому времени воспитать такими же праведниками, каким был сам. Впоследствии праведников ждало воскресение, но это было событие, отдельное от их земной жизни.

Иисус же говорит о том, что смерть не бывает естественной по определению: ведь Бог — источник жизни и сама жизнь, Он не создавал смерти, она стала следствием грехопадения, исказившего творение. Воскресение на таком фоне — не нечто случайное, не обычное чудо Божие, которого, однако, могло бы и не быть; оно — часть того плана всеобщего спасения и преображения творения, кульминацией которого и стал приход Мессии.

В Царстве Бога смерти быть не может именно потому, что это Божье Царство, а жизнь, всякая земная жизнь, имеет основание в вечности этого Царства: ведь у жизни не может быть никаких естественных, природных источников, хотя может быть и действительно есть естественная, природная проекция. Сама же жизнь — процесс духовный, и то, что в нашем ограниченном пространством и временем мире воспринимается, как короткий временной отрезок, в вечности Царства пребывает, как раскрывшаяся в той или иной мере (в зависимости от духовного качества прожитой жизни) полнота конкретной личности, которая останется там навсегда.

Или не останется, если в жизни человека не было ничего от Царства и от того дыхания Божия, которым оно пронизано. Воскресение — не просто возвращение к жизни, а возвращение к жизни во всей её полноте, в полноте Царства. Потому оно и может оказаться для человека как радостью, так и страданием. И то, что будет ожидать его в вечности, зависит лишь от выбора самого человека, который ему придётся сделать здесь, в этой жизни.

Это редкий отрывок в Евангелии, где книжник показан в выгодном свете. Задавая свой вопрос, он делает это без какого-либо подвоха, действительно желая получить ответ. Получив же его, этот человек сохраняет его в своем сердце и делает такой вывод, что сам Господь говорит ему: «недалеко ты от Царствия Божия». Этот книжник уловил благую весть Христа о том, что любовь больше всесожжений и жертв.

Похоже, что для евангельского книжника вопрос об иерархии заповедей перестал быть чисто теоретическим вопросом, на котором можно было бы оттачивать ум, а к тому же и поймать Иисуса. Для него он становится вопросом изменения всей жизни в соответствии с этой важностью этих заповедей.

Господь ждет от нас верности и любви к Нему и к тем, кого Он поставил рядом с нами, нашим ближним. Но как часто мы об этом забываем, особенно, если эти ближние порядком нам надоели. Проще соблюдать правила и нормы, не взирая на то, что этим мы нарушаем заповедь любви. Потому что проще принести жертву невидимому Богу, чем оказать милосердие плохо ведущему себя подростку или неприятно пахнущему бездомному.

Иисус не ломает привычный мир, но Он радикально меняет его изнутри, наполняя устоявшиеся представления верным пониманием. Из множества заповедей, таких знакомых, Он выделяет две, и смысл отношения человека к Богу и к миру сразу чётко вырисовывается.
Правда, книжника интересует всего лишь одна заповедь, ведь по-человечески самым главным может быть что-то одно. Однако Христос неожиданно ставит рядом две заповеди. То, что первой названа заповедь о любви к Богу, закономерно и не могло быть иначе. Но то, что рядом с ней поставлена заповедь о любви к человеку, и что ни одна другая заповедь с этими двумя не может сравниться, явилось прорывом в постижение высшей Реальности. Высокое достоинство человека, его обожение — то, чего нет во внебиблейских религиях и во имя чего Бог стал человеком. Понимание этого — один из тех золотых талантов, данных нам Спасителем, которые надо бы не зарывать в землю, а почаще пускать в дело.
Книжник, понимающий это (очень современная фигура, кстати), недалёк от Царствия Божия. Находящийся недалеко ещё не находится внутри, ему ещё предстоит сделать шаг ко Христу, а его так трудно бывает сделать. Таким, как этот книжник, часто бывает трудно решиться на такой шаг, но им, приблизившимся, и легче было бы войти.

Диалог между Иисусом и неким не названным по имени учителем Торы («книжником») замечателен тем, что, по крайней мере внешне, ничего особенного его участники не говорят. Учитель Торы задаёт Иисусу элементарный, школьный вопрос о смысле Торы, ответ на который был известен любому ученику ешивы: смысл Торы сводится к двум заповедям, к заповеди о любви к Богу («всем сердцем, всей душой и всеми силами», если вспомнить соответствующую строчку из Книги Второзакония) и о любви к ближнему как к самому себе (как о том говорится в Книге Левита). Такое понимание смысла Торы в евангельские времена было уже вполне традиционным, и учитель задаёт Иисусу свой вопрос с явным намерением проверить Его знание традиции.

Иисус даёт правильный ответ, учитель одобряет Его ответ — «хорошо сказано» — и в свою очередь получает оценку Спасителя: недалеко ты от Царствия Божия. Что так понравилось Спасителю в реакции учителя Торы на Его слова? Быть может, то, что тот прямо говорит: любовь к Богу и ближнему больше всех жертвоприношений? Очевидно, да: ведь Иисус всё время напоминает о том, что в Царстве и для Царства главное — отношения, что вопрос пребывания в Царстве связан с духовным состоянием человека, а не с его активностью, пусть даже религиозной.

Для духовного же состояния как раз и важно, чтобы Бог был в центре всей жизни человека, в его сердце, в его душе, чтобы Он был центром всех его усилий, какие делает человек в своей жизни. Речь, разумеется, идёт не о каком-то умозрительном идеале и даже не о вере как о системе убеждений, вокруг которой религиозные люди нередко строят свою жизнь, а именно о реальном Божьем присутствии в самой глубине человеческой личности, в том её центре, который на библейском языке и называется сердцем.

Судя по ответу Иисуса, Он увидел, что для обратившегося к Нему учителя Торы это была не просто теория, что смысл Торы стал для него реальностью, что он живёт так, как учит — насколько это возможно ему как человеку. Человек тут ограничен своей падшей природой, но если он делает всё возможное и живёт по максимуму, полностью реализуя свой духовный потенциал, то от Царства он действительно недалёк. Остаётся лишь последний шаг, который может помочь ему сделать Тот, Кто принёс Царство в мир.

В духовной жизни нередко разум занимает не самое почетное место. Мы следим за тем, чтобы поступать хорошо, следовать заповедям, не причинять зла ни ближним, ни самому себе – и это замечательно – об этом говорит притча о Суде (Мф 14).

Мы внимательны к сердечным движениям, чувствам: стремимся сострадать, сорадоваться, любить Бога и ближнего. Чаще всего мы обращаемся к своему разуму, когда читаем Писание: тут тоже, конечно, важно сверять свою жизнь со Словом Божиим, важно слушать и слышать его, как слушала Мария у яслей, «сохраняя все слова сии, слагая в сердце своем» (Лк 2:19), но и стремиться понять, вчитываться в смысл – важно.

И мы это делаем. Но часто ли мы обращаем внимание на то, как мы думаем? Считаем ли мы это важным? Да, конечно, за каждой службой мы провозглашаем свою веру, перечисляем догматы, на которых строится вера нашей Церкви. Часто ли мы в этот момент вдумываемся в каждое слово, стремясь понять, почему отцы того или иного Вселенского собора утвердили именно эти слова как фундамент, на котором стоит наша вера?

Бывает, что мы говорим: все это можно предоставить богословам, а я верю, как велит мне сердце, основа веры – молитва, Встреча, чтение Слова Божьего. Конечно, все это так. Но из беседы Иисуса с книжником можно увидеть, что наш Господь ценит разум не меньше, чем чувства, волю, направленную на добро, поступки, совершаемые из любви. Книжник говорит Ему: «Истину сказал Ты». Истина – это о разуме, о том, как мы думаем, с чем мы соглашаемся. Эти слова уже приближают книжника к Богу, ведь у них с Богом – одна, общая истина. Книжник произносит слова, утверждающие его веру. Мы ничего не знаем о его поступках. Мы ничего не знаем о том, как он молился, насколько искренне беседовал с Богом. Мы даже не знаем о том, насколько он был внимателен, изучая Писание, хотя о том, что он много времени уделял толкованию Писания говорит уже то, что он книжник.

Мы точно знаем только одно: он понимал суть Писания так же, как Иисус, он разумом соглашался со словами Иисуса. И Иисус, «видя, что он разумно отвечал, сказал ему: недалеко ты от Царствия Божия». Не только молитва, не только поступки, но и точность мысли приближают нас к Царству.

Ответ Христа на вопрос книжника о наибольшей заповеди в законе имеет принципиальное значение для Нового завета. Сам вопрос отражает бурные споры, происходившие среди иудеев во времена земной жизни Спасителя. Одни из них полагали, что в законе определяющее значение имеют все без исключения заповеди, и среди них нет более и менее важных. Погрешающий против одной заповеди становится, с этой точки зрения, нарушителем всего закона в целом. Этот взгляд нашел, в частности, отражение в послании апостола Павла к Римлянам. Придерживающиеся этой позиции полагали, что закон как таковой дан Богом и потому является святыней. Однако трудно считать одинаково важными с одной стороны, заповеди «Я Господь, Бог твой, да не будет у тебя иных богов» и «не убивай» и, с другой стороны, заповеди «не порть края бороды твоей» и заповедь о необходимости справлять нужду за пределами стана.

Другие из иудеев, напротив, полагали заповеди Синайского завета далеко не равноценными. Известен ответ рабби Гиллеля язычнику, пожелавшему узнать суть иудейства вкратце, «стоя на одной ноге». Гиллель сказал ему «Что тебе неприятно, того не делай ближнему; вот весь закон, остальное есть лишь изъяснение его». Ответ Господа Иисуса, очевидно, поддерживает эту последнюю точку зрения. Однако между позициями Христа и его старшего современника Гиллеля есть чувствительная разница.

В отличие от ученого раввина, Сын Божий формулирует две главные заповеди, ставя на первое место заповедь о любви к Богу. Кроме того, обе главные заповеди Господь выражает в активной позитивной форме: вместо «не делай» Он говорит: «возлюби», то есть Его понимание закона направлено не на то, чего нельзя делать, а на то, что следует делать. Далее, принципиально, что Господь соединяет эти две заповеди. В сущности, Новый завет дает нам одну заповедь, призывающую возлюбить Бога и ближнего той любовью, которой Сын Божий возлюбил нас на Кресте. Наконец, Христос решительно отказывается сравнивать иные заповеди с этими двумя, подчеркивая их уникальность и исчерпывающий характер.

Задавший вопрос книжник обращает внимание именно на последний аспект: «истину сказал Ты...и любить Его... и любить ближнего... есть больше всех всесожжений и жертв». Господь одобрил это понимание, сказав книжнику, что тот недалек от Царства Божьего.

Соединение двух ветхозаветных заповедей в одну показывает, что это одно и то же. Невозможно любить Бога и не любить тех, кого любит Он, людей (см. 1 Ин. 4:20). Невозможно любить человека, если не соединиться любовью с Богом, Который есть любовь (1 Ин. 4:16). И Иисус, явивший, что такое любовь к людям, положив «душу Свою за друзей Своих», являет и что такое любовь к Богу, сотворив все, что заповедал Ему Отец (Ин. 14:31). Любить, как любит Христос, и есть исполнение двуединой заповеди.

Христос в разговоре с книжником спрашивает его о том, что тот знает по роду своих занятий. Книжник, отвечая Христу, говорит о любви к Богу и ближнему, что они есть больше всех всесожжений и жертв. И ему Христос говорит: недалеко ты от Царствия Божия. У апостола Петра (1 Петр 4:1-11) мы находим призыв служить, т.е. исполнять свой долг и свои обязанности, по силе, какую дает Бог. Книжник в своем труде, в своих занятиях все равно видел самое главное. Он видел суть и смысл веры. Христос призывает нас все время искать смысл любого нашего шага и любой мысли. Смысл того, что здесь и сегодня мы можем сделать во славу Божью и по любви к Нему. Служить друг другу — это самое главное, что должно стать смыслом нашей жизни после любви к Богу. Служить можно по разному. Можно трудиться на заводе или воспитывать детей. Ученый и уборщица одинаково славят Бога своим трудом, если в этом труде они находят время и место Богу. Апостол призывает служить друг другу тем даром, который каждый получил. Дар, который мы получили, — это возможность встречи с Богом каждый миг жизни, это дар Его любви. Нашей жизнью мы можем подтверждать присутствие Его в этом мире, Его любовь к людям. И каждый день мы должны просить Бога дать нам сил служить друг другу. Через постоянную молитву и общение с Ним мы обретем радость Его присутствия и узнавания Его в каждом проявлении жизни.

Говоря о двух заповедях, которые дал нам Господь в сегодняшнем чтении, хочется обратить внимание на слова Христа об их подобии. Сначала они кажутся понятыми. Действительно, в обоих случаях речь идет о любви. Но задумаемся еще раз об этом. Любовь к Богу и любовь к человеку – насколько это разные вещи! Любовь к Богу мы выражаем в молитве. Любовь к человеку – в труде. Всякий мирянин (в смысле не монашествующий), который живет молитвенной жизнью, хорошо знает, что молитва отнимает время у труда, труд - у молитвы (особенно, если труд интеллектуальный). И значит, это два разных, противостоящих друг другу, начала. Почему же Господь говорит о подобии, что Он вкладывает в эти слова? Если посмотреть с этой стороны, эти слова перестают быть простой констатацией того, что в обоих случаях речь идет о любви. Вообще мы всегда должны быть предельно осторожными, когда что-то в слове Божием кажется нам простым. Скорее всего, это кажущаяся простота, связанная с тем, что мы не проникли в текст достаточно глубоко. Ведь у Господа было не много времени, и Он понимал это, так что Он не мог терять его на очевидные вещи. Так в чем же здесь смысл? Возможно, здесь именно утверждается идеал подобия, доходящего до неразличимости, между трудом и молитвой. Именно то, к чему мы должны стремиться, чтобы молитва была для нас трудом, тяжелым трудом, а труд был для нас молитвой. Но, конечно, ни в коем случае это не значит, как часто приходится слышать от людей светских, невоцерковленных, но привыкших много и напряженно работать, что труд – это молитва, каковым словом они пытаются себя оправдать перед Всевышним, смутно ощущаемым ими своей не наученной любить Бога душой. Именно когда мы живем в напряжении между этими двумя полюсами, трудом и молитвой, неслиянными, но и нераздельными, настолько нераздельными, что являют собой единство, мы выполняем заповедь Божию.

Странно: почему Иисус так по-разному отвечает на задаваемые Ему вопросы? Только что, отвечая саддукеям, Он, в сущности, задал им загадку куда заковыристее той, которую они задали Ему; теперь же Он отвечает на вопрос прямо, хотя вопрос этот был куда проще той задачи, которую задали Иисусу саддукеи. Может быть, дело в том, кто и как спрашивает? А главное, для чего? Иисусу не раз за время Своего земного служения приходилось отвечать на вопросы тем, кто заранее готов был ни в чём с Ним не соглашаться, а вопросы задавал лишь для того, чтобы поставить Его в тупик. В данном же случае, похоже, ситуация была иной. Задавший Ему вопрос «книжник» (по-видимому, учёный раввин, преподававший Тору) действительно хотел удостовериться, совпадают ли их мнения о Торе и о том, что в ней главное. А когда увидел, что совпадают, обрадовался и поддержал единомышленника, быть может, так и не поняв до конца, с Кем имеет дело. И эта радость объясняет всё: ведь так может радоваться лишь тот, для кого поиск истины — цель и смысл жизни, а обретение единомышленника в этом поиске — подлинная радость. Отсюда действительно уже недалеко до Царства, даже если ищущий не сразу понимает, что перед ним и стоит Тот, Кто принёс Царство в мир.

«Слушай, Израиль! Господь Бог наш есть Господь единый; и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всей душой твоей, и всем разумением твоим, и всей силой твоей…». Вот что говорит С.С. Аверинцев в своем комментарии к Евангелию от Марка. «Эти слова (Втор 6:4-5) составляют центральнейшую молитву ветхозаветной веры, которую благочестивый еврей произносил несколько раз на дню и которую ему рекомендуется читать перед смертью, в особенности перед смертью мученической. Чтение этой молитвы называется в еврейской традиции «принятием ига Царства Небесного»». Но вот оказывается, принимая это иго, мы не все еще приняли. А есть еще одно иго, которое мы должны на себя принять: «возлюби ближнего твоего, как самого себя». Как наверное странно было это слышать людям, которые привыкли, что первого достаточно, что первого и так очень много… «возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф 11:29-30) Парадоксально: Он говорит, что бремя Его легко и иго благо, а на самом деле к тому игу, которое уже есть, добавляет еще едва ли не более тяжелое? Как же это понять? Но вот видимо ответ в словах о кротости и смирении. Ведь смирение – это что-то превышающее все наше, но только оно одно и дает нам возможность превысить все наше. Кротость и смирение – это и путь к Богу и путь к человеку. Смирение это не пассивность, это способность брать на себя иго, брать на себя поклажу и не падать под ней. Быть с Богом и быть с человеком это значит уметь слушать – это такое иго, это значит заставить замолчать всего себя и превратиться в слух. Мало, кто способен на это. Но мало того. Быть с Богом и быть с человеком – это и уметь ответить. То есть то, что ты только что в себе умертвил, когда превратился в слух, твою самость ты должен вдруг призвать обратно к жизни. На самом деле, быть с Богом и быть с человеком означает научиться умирать и воскресать, умирать и воскресать, умирать и воскресать… Но это умение когда-то должно нам пригодиться.